«Ubel — это как Майя Кристалинская с электрогитарой»

Поп-гранж дуэт Ubel дал интервью новому подкасту ИМИ «Такт-Такт». В первом выпуске Варя Убель вспоминает, как писала альбом «Лидокаин» во время борьбы с лейкозом, и реагирует на высокие оценки от Ларисы Долиной и Игоря Бутмана, а Егор Убель делится секретами ностальгического звучания группы.

Как Варя Убель пришла к званию «Восходящей звезды джаза»

Варя Убель: «Я не перестаю удивляться всему, что со мной происходит. Джаз однажды очень сильно меня зажег и стал азартной игрой в плане прощупывания собственных границ. В этом жанре мне интересно все, это очень веселое место для самореализации.

Когда великие люди вроде Ларисы Долиной и Игоря Бутмана называют меня одной из лучших джазовых вокалисток России или мира, я не могу поверить, что это на самом деле реально происходит со мной. Мне становится всегда немножко смешно, а потом я прихожу в себя и осознаю масштаб ответственности».

Егор Убель: «Мой путь к джазу начался в более взрослом возрасте и без понимания, что такое джаз. Я изучал джаз в учебном учреждении и воспринимал эту музыку только из инструмента. У меня уже была сформирована вкусовая база, джаз стал в ней новым элементом и иногда ставил в тупик, но в процессе обучения все получилось.

Варе было шесть лет, она наблюдала за моим обучением в студенчестве. На втором курсе мы с коллегами по обучению записали спонтанную ипишку с пятью или шестью джазовыми стандартами, я показал тот релиз ей.

В тот момент были проложены рельсы. Скажем так, я сходил на разведку, а Варю отправили обучаться по расчищенным дорожкам. Классно, что у Вари все складно получилось и она рано почувствовала любовь к жанру».

Варя Убель: «Я смотрела мультики по телевизору, никому не мешала, а Егор вдруг надел на меня большие наушники и включил свой джазовый релиз. Я запомнила восторг, но не музыку. Я сразу побежала к маме на кухню и сказала, что хочу стать знаменитой джазовой певицей. Меня очень долго стебали за эту фразу в музыкалке. 

Меня сначала не поняли, потому что детей джазу никто не учил. В Новосибирске был лишь музыкальный колледж, там собрались все мастодонты джаза, они из поколения в поколение передают столетнюю мудрость и секрет джаза. Маленькой мне никто не давал готовые минусовки, ноты, песни. Мы вместе с педагогом искали песни и слушали записи, а Егор в Петербурге потом записывал для них аранжировки. У нас с Егором с детства сложился творческий союз.

У нас есть потрясающий клип «Маленький тигрёнок». Его в шутку снял наш папа. Та аранжировка с метальными вставками меня до сих пор очень сильно умиляет. Это был большой вклад в развитие группы Ubel 2008 или 2009 года».

Почему между Варей и Егором не бывает творческих конфликтов

Егор Убель: «Я увлекся и загорелся музыкой с малолетства. У нас не было друзей или родственников хотя бы из регионального шоу-бизнеса — все рабочие, архитекторы, инженеры. Мне был нужен компаньон, с кем бы я мог делить эту радость. 

Было круто добывать музыку. В 7 лет родители подарили мне двухкассетный магнитофон. Это стало катализатором к звукорежиссёрской карьере. Я проводил всякие опыты по записи, перезаписи. Искал песни по радио, перехватывал звонки по домашнему радиотелефону. У меня проснулся инженерный интерес. 

Мне хотелось с кем-то это разделить. В школе у меня таких друзей не было, у них были обычные детские развлекухи вроде PlayStation, Sega, хоккея с мячом. У меня была музыкальная школа, и вот это увлечение. 

Когда появилась Варя, мне было 11 лет. Я был опытным парнем, у меня сформировалась система вкусовых координат. Я попросил родителей оставить мне этот экспонат [Варвару] под эксперименты, и думал: а что ей включить? Высоцкого? Led Zeppelin? Мне доверили пустую копилочку, которую я могу наполнить информацией, и у меня была большая ответственность».

Варя Убель: «Я себя чувствовала нейросетью, которую воспитывают. Нам очень классно вдвоем. Все думают, что нам тяжело работать друг с другом, но нет, с Егором легко, потому что он меня воспитал под себя. Сейчас я его тоже воспитываю».

Что такое музыка Ubel

Варя Убель: «Нам понравился термин «стадионный джаз». Поп-гранж, интеллектуальный поп. Игорь Бутман сказал, что мы играем Ubel-джаз.

Это как если бы Майя Кристалинская взяла в руки электрогитару. Это про смесь академической музыки и бунтарской подачи, звука. Смешение жанров в какую-то одну вселенную. 

Самые классные вещи рождаются, когда ты делаешь интересно для себя, а не  для кому-то ещё. Мы сначала пишем песни, а потом думаем, что это за жанр, на какую радиостанцию пойдет материал.

Когда мы задумали этот проект, Егор как опытный музыкант и продюсер понимал, что в одном жанре будет скучно работать долго. Если бы все песни Ubel в двух альбомах были в одном жанре, работа над третьим превратилась бы в рутину. Но этого не происходит, потому что мы поставили цель удивить самих себя и сделать нечто новое. Иногда это правило нарушается, если нам нравится какая-то одна песня и мы хотим еще одну с такой же энергетикой.

Наши песни уже группируются в блоки. Есть блок с рейв-песнями вроде «Плевать», балладами, например, «Обмани меня», «Засыпай», «Помни». «Невесомость» скорее джазовая. Есть рок вроде «Несерьёзно» и «Это был знак», меня к такому сейчас больше всего тянет. 

На ближайшие пять лет я поставила цель — написать и снять киномюзикл. Хочется сделать это классно, масштабно, не на коленке. Туда можно взять что-то из нашего репертуара, но есть и совсем новые песни».

Как борьба с лейкозом определила «Лидокаин»

Варя Убель: «В 2020 году мне поставили острый лейкоз, я попала в больницу. Эта ситуация дала определенное вдохновение для многих песен, вызвала много переживаний. Эти песни нельзя было не выпустить, вот прямо они рвали изнутри, очень хотелось всем их показать 

С маркетинговой точки зрения, после победы в [шоу] «Ну-ка, все вместе!» нужно было выпустить поп-хиты, чтобы их все услышали и подняться на волне. Однако в тот момент у нас были готовы песни «Лидокаина».

Альбом стал для меня способом отвлечься от очень болезненных процедур. Даже не помню, как придумала припев заглавной песни, он просто пришел целиком, с «Оригами» было так же.

Первый курс лечения я провела в одиночной палате. Это было тяжело, но  там я хотя бы могла петь и никому не мешать. Ко мне приходили гости, передавали там какие-то вкусняшки, но общаться мы могли только по телефону. Я сидела с трубкой на подоконнике, как Рапунцель, и смотрела в окно.

На следующие курсы химиотерапии меня поселили в палату с бабушками. Рядом с ними я забивала в Ableton все минусовочки, демочки. Мне приходилось закрываться в туалете, пробовать вокальные лайнапы, пела «Я могу всё!»

Не могу сказать, что этот эпизод дал мне личностный рост. Скорее я многое поняла про смирение и про надежду. За время в больнице я поняла, что не хочу становиться сильнее. Я не хочу больше оказываться в таких неприятных ситуациях и показывать стойкость. С болью можно только смириться, и тогда она станет полегче. Я не считаю, что такие истории делают нас сильнее».

Альбом «Лидокаин» записан в гараже

Егор Убель: «Я тепло люблю запись в капитальных гаражах, в этом есть такой какой-то андеграунд, мужиковость. У меня есть друг барабанщик  Рома Федотовский. Он чем-то похож на Джона Бонема из Led Zeppelin. Он оригинально мыслит, у него очень характерный звук в руках. Он собрал установку, подобающую этому звуку, она звучит по-царски.

Рома снял бетонную коробку в гаражном комплексе, поставил туда барабаны, настроил. Они потрясающе звучат именно в этой бетонной коробке. Все громыхает, стены ходуном ходят. 

Во время работы над «Лидокаином» мы могли перевезти Рому в любую столичную студию: хоть в Питер на «Добролёт», хоть на «Восход», хоть в Москву на «Мосфильм». Но мы хотели сохранить его звук, решили с подвыпердом подойти к вопросу. Я приехал в Новосибирск, перевез в гараж к Роме половину своей студии, рэки с микрофонами, набрал другого оборудования. 

Перед записью «Лидокаина» Варя посмотрела весь «Твин Пикс» и хотела, чтобы его звучание ассоциативно присутствовало в альбоме. У меня было три дня до записи барабанов, чтобы хоть как-то ознакомиться. Я осилил за раз серии три или четыре, больше не было времени, и написал «Лидокаин». 

Варя Убель: «Мне было нужно, чтобы «Лидокаин» звучал, будто Бадаламенти, Линч и Фрост родились в России и решили снять здесь «Твин Пикс». 

Каждый раз, когда я слушаю тему интро с вступлением, сразу представляю ночную дорогу в деревне под Новосибирском. Там шумит вода — это Егор прокидывал в ванной ведро с водой».

Почему Новосибирск не уступает Петербургу по культурности

Егор Убель: В Новосибирске я работал с Элджеем, когда он еще не был так популярен. В старших классах школы он был нашим постоянным клиентом, записывал свои первые синглы. 

Новосибирск — это музыкальный город, в нем много интересных артистов. Но самое главное — в нём потрясающая публика, разборчивая в музыке. Новосибирск может по культурности потягаться с Петербургом, наверное.

Возможно, это можно связать с советским наследием, ведь Академгородок — это культурная Мекка, куда для лучших учёных привозили запрещёнку или особое финансирование из столицы. У них был доступ к разной культуре. Умные и образованные слушатели вырастили не одно поколение таких же умных и образованных горожан.

В Новосибирске развита культура кавер-бэндов, почему-то она даже популярнее, чем авторская сцена, что горько, честно говоря. Хотелось бы, чтобы сцена обрастала новыми именами, с классной авторской музыкой, но пока сейчас такой перекос.

Чем гаражи, палуба корабля и заброшенный химзавод лучше профессиональных студий

Егор Убель: «Всё началось в детстве, когда мне подарили кассетный магнитофон. У меня не было студии звукозаписи, я был ограничен ресурсами, надо было проявить фантазию, смекалку, чтобы выжать из него максимум результата. 

Когда я стал работать на студиях, я понял, что куда интереснее записывать просто где попало. Для этого у меня появился набор инструментов: небольшая звуковая карта, один или два микрофона, ещё я клянчил недостающее оборудование у знакомых. 

Я записывал альбомы в гаражах, в лесу, на даче, на палубе корабля, на крыше ресторана, на заброшенном химзаводе в Новосибирске ночью. Это безумно интересный опыт записи вне студий. 

Я мог работать на студии в Новосибирске, подрабатывать в кавер-бэндах, взять квартиру, машину, счастливо жить. Но мне показалось, что я нащупал пределы развития как артиста внутри Новосибирска, и в 2011-м я переехал в Петербург в ничто, добывать ресурсы под растущую сестру. Уже тогда в голове были какие-то наполеоновские планы.

Там я каким-то образом выиграл конкурс звукорежиссеров в 2012 году с песней новосибирского коллектива Techtonical Illumination, которая была записана на кухне полевым способом. Меня стали приглашать на студии, хотя до этого, мягко говоря, выгоняли. Я устроился на студию «Восход». Однако я уже познал, что такое записывать где попало, и мне этого остро не хватало. 

После пары лет на студии я ушел в сольное плавание и занимался выездной звукозаписью. Это всегда дает непредсказуемый результат и самобытный материал. И тут главное — заранее проанализировать артиста, его материал, и подумать, что наилучшим образом может выразить идею, какими способами это сделать вне студии, проявить смекалку и фантазию».

В песнях Ubel звучит настоящий католический орган. Где они его нашли?

Егор Убель: «Мы используем только живые клавишные инструменты, а не всякие VSTi, потому что они забивают память компьютера и ничего не двигается в проекте. Куда прикольнее найти аналоговый инструмент, оживить его с помощью паяльника и проволок, записать — такого точно ни у кого не будет.

Мы нашли настоящий орган в храме. Взяли его на «Петербургской студии грамзаписи», они делят помещение с католической Церковью Святой Екатерины».

Варя Убель: «Там на двери висит табличка «В церковный зал не входить», мы шутили, что это потому что Ubel там пишут альбом. В центре зала стоит огромный рояль. У меня клавиши вызывают страх. И тут меня оставили одну посреди церковного зала с роялем и акустикой. Никакой обработки, редактуры, midi-звуков. У меня тряслись руки, но в итоге я сильно кайфанула и с Божьей помощью всё записала. 

В момент игры я услышала все овертона, распределение звука по залу. У меня возникло ощущение добычи звука. Это сражение артиста с инструментом. Ты прям слышишь эту схватку с акустическим зверем. Здесь нельзя подкрутить атаку, неудачные части можно только вырезать. Это вдохновляющий опыт, я очень благодарна Егору за это.

Было весело записывать клавесин под сценой Ленинградского рок-клуба, ныне это оперный театр «Зазеркалье». Тогда там как раз начали капитальный ремонт сцены».

Егор Убель: «Мы собрались записывать музыку — ровно в эту секунду наверху начался капитальный ремонт сцены. Штанкеты падают, мужики ругаются матом, таскают что-то. Мы уговорили их сделать перерыв на 15 минут». 

Варя Убель: «Егор играл на клавесине, я его записывала и вдруг начала икать. Не могла ни остановиться, ни выйти, а он меня не слышал. Потом он меня наругал, выгнал. Я снимала его на хэнди-кам через щелочку в двери, икала и слушала клавесин».

О работе над «Сувениром с Земли»

Варя Убель: «Когда мы сдавали «Сувенир с Земли», у меня ехала крыша из-за правок. Мы говорим спустя месяц после сдачи альбома, только сейчас я начала нормально слушать музыку. До этого мой мозг все время искал, что не так в песнях, и не мог наслаждаться музыкой».

Егор Убель: «У нас были очень короткие сроки на создание альбома, к тому же Варя была в Москве c концертами, а я занимался продакшеном в Питере. Всё финальное сведение мы делали удаленно и присылали друг другу демки с правками и текстами. Тяжело, когда не можешь видеть проект в разложенном виде. Невозможно наслаждаться этим моментом. 

Ещё Варя может попросить найти какой-нибудь звук, который, например, звучит как свет софита. Как Бьорк, которая просит у продюсеров звук распускающихся почек и уходит. Вот как ты поймешь этот звук?».

Почему «Сувенир с Земли» звучит как из 1990-х 

Егор Убель: «В детстве у нас дома был радиотелефон на антенне. Я смекнул, что могу найти его частоту на магнитофоне и в наушниках прослушивать разговоры, записывать их. Эти кассеты сохранились на даче, я привез их в Петербург и оцифровал с Варей.

У нас случился культурный шок. Это записи из 1990-х, уже нет таких звуков телефонных гудков, набора телефонной АТС. Там сохранились приметы времени, беседы идут в другом темпе, сохранились психологические портреты людей».

Варя Убель: «На одной кассете был разговор нашей бабушки с её подружкой. Это очень мощный слепок времени, психологический портрет человека, которого уже нет с нами. Наши родители отказались слушать эту запись, сказали: не хотели бы, чтобы их телефонный разговор тоже кто-то подслушал.

Тогда я задумалась: а что останется после нас? А будут ли наши переписки в телеграме печатать в сборниках, как письма Цветаевой, Бродского? Нам сейчас это кажется каким-то секретным, но вдруг какой-нибудь мальчишка уже всё взломал и через 20 лет выпустит альбом с нашими голосовыми».

На другой кассете был разговор нашего двоюродного брата, он обзванивал фотоателье и узнавал, можно ли там сфотографировать выпускной класс. Я решила сделать из этого подводку к «Киноплёнке, снятой на глаза». Мы выкинули все его реплики, оставили фразы женщины из фотоателье, выстроили свой диалог-сюжет и записали мои реплики на микрофон в телефонной трубке. Песня «Исчезнуть» заканчивается теми самыми гудками. Все эти звуки взяты не с интернета, а с наших сувениров, из детской шалости из прошлого».

Егор Убель: «В 2017-м я взял советскую телефонную трубку, перепаял на микрофонный XLR и подключил как обычный микрофон. На него потрясающе записывать голос и имитацию телефонных разговоров, а также барабаны, он добавляет прикольный харш.

В «Буре» и «Через тернию в никуда» барабаны звучат как будто с пластинки, у них трип-хоповое звучание. Я реально записал их, потом напечатал единственный экземпляр виниловой пластинки с этими сэмплами, чуть-чуть попортил его, добавил аналогового «песочку» сверху, оцифровал и поместил в альбом. Теперь у нас есть свой набор сэмплов, звук тарелки или шум пластинки, которые мы в полном праве использовать во всех наших следующих записях. По авторским всё кристально чисто. Мы не думали, сколько это может стоить».

Почему ностальгия так важна для музыки Ubel

Варя Убель: «С новым альбомом я хотела закинуть арку в беззаботное детство, когда меня еще не было в живых, а Егору подарили кассетный магнитофон, и он развлекался с нашим двоюродным братом.

Я бы поставила слово «ностальгия» рядом с фамилией Убель. Я чувствую взросление и стала реже испытывать ностальгию, потому что уже не так привязана к дому. Раньше я ездила в Новосибирск и, уезжая, чувствовала, что прощаюсь с домом и могу его больше не увидеть в прежнем виде. Cейчас после лейкоза и ощущения близости смерти я стала гораздо спокойнее. Возможно, я сублимировала это ощущение в музыку и стало проще».

Егор Убель: «Мы с большим уважением относимся к советской эстраде, и было непросто создать не пародию и не подделку, а выразить благодарность этому жанру.

Это золотая эпоха звукозаписи, там не было вспомогательных элементов вроде Melodyne или компьютеров, чтобы что-то поправить. Тогда артисты надеялись только на себя, записывали песни всем ансамблем, долго учились играть, понимать музыку, взаимодействовать друг с другом в ансамбле и делать это красиво.

Были отдельные профессии вроде поэтов-песенников, композиторов-песенников, целая качественная индустрия, где каждый занимался своим делом. Это сложно повторить сейчас». 

Варя Убель: «Для меня это по настроению музыка, полная надежды на светлое. Ностальгия — мой вечный спутник, у меня всегда было чувство, что я будто смотрю это глазами старушки, вспоминаю, как классно жить. И если относиться к каждому моменту жизни как в выигрышу, ты запомнишь множество неповторимых моментов. Благодаря этому во время концертов меня захлестывают эмоциональные лавины и не хочется уходить со сцены.

Даже когда я счастлива, я чувствую меланхолию: все моменты могут пройти и больше не повторятся. Даже если что-то повторится, оно будет другим.  

Кто-то говорил, что у «Сувенира с Земли» очень мудрёная концепция, но это не так. Все эти песни не про конкретные события, а слепки состояний, которые повторяются в жизни. 

Я могу гулять в другой стране и вдруг почувствовать себя в книжке об этой стране из детской библиотеки, вновь ощутить знакомый свет, воздух и внутреннее состояние. Ты постоянно лавируешь между этими состояниями, и в этом и есть прелесть жизни. Смысл в том, чтобы стыковать эти моменты — неважно, какая картинка перед тобой.

Почему 2020-е — золотая эра российской музыки

Варя Убель: «Мне кажется, мы входим в золотую эру российской музыки. Много популярных артистов как будто стали давать себе больше свободы и делать живой, винтажный, менее трендовый звук. 

Мы в полном восторге от альбома Zoloto «Перевоплотиться», от звука и текстов. В полном восторге с альбома L’One «Пиросмани», с этих госпеловских хоров, фортепиано, синтов. 

Очень нравится, что делают «Обстоятельства». «Ах.реп» — открытие последнего месяца для меня, слушаю альбом «Нечто» в наушниках постоянно, трушный хип-хопчик домашнего производства.

Группа Settlers с их последним альбомом и предыдущими. Молюсь, чтобы однажды их звучание стало повсеместным. Ник Брусковский, Super Collection Orchestra, его новая группа «Дело» — они меня заряжают.

Я чувствую, что музыканты не пытаются оправдать ожидания, а играют интересное для себя. Мне кажется, что за этим будущее. Когда мы все с вами начнем делать прикольно для себя, а посторонние люди будут смотреть на нас и умирать от зависти. 

Веселиться и не работать на чьи-то ожидания — это наши ближайшие творческие планы, потому что иначе будет очень грустно. Сразу видно артистов, которые пишут фиты ради фитов и хайпа. А мы стараемся писать фиты только с теми, кого сами слушаем и любим, даже если наши стили не совмещаются.

Музыкантам, видеопродакшену, фотографам надо объединяться, больше общаться и вариться в одном котле, потому что из этого рождаются прикольные идеи.

Егор Убель: «Сейчас у каждого школьника в кармане или дома есть своя маленькая студия. Достаточно просто скачать программку и можно написать произведение, которое получит «Грэмми». Imanbek — это что за чудо такое? Так не бывает, но вот случилось. Или можно обойтись вовсе без студии».к не бывает, но вот случилось. Или можно обойтись вовсе без студии»