Пещера, собор, Альберт-холл: как пространство меняет восприятие музыки

Музыка всегда звучит по-разному — в том числе из-за пространств, в которых она исполняется. От пещер и каньонов до величественных концертных залов люди веками прислушивались к тому, как звук живёт в той или иной среде, и принимали это за магию. Сегодня этой «магией» легко управлять на звукорежиссёрском пульте — но действительно ли это равноценная альтернатива? Публикуем отрывок из книги «Прислушайся: к музыке, к звукам, к себе», где её автор Мишель Фейбер исследует, как именно мы слушаем музыку и почему.

В старые добрые времена, когда ещё не было усилителей, цифровых устройств задержки сигнала, акустических диффузоров, мембранных поглотителей и штукатурки со стекловолокном (то есть до совсем недавнего времени), люди ездили повсюду и играли музыку в определённых местах просто потому, что им нравилось, как она там звучит. Так у места появлялась репутация, туда приезжали другие музыканты. С того самого дня, как первый Карузо среди гоминидов представил на суд публики свой йодль в большой пещере, окружённой низкорослыми деревьями, создатели музыки увлечённо исследовали, каким образом различное окружение добавляет магии их трелям, уханью и треньканью.

Магия — это на самом деле наука, но между ними всегда будто пролегала пропасть.

Поначалу у людей не хватало знаний и инструментов, чтобы понимать, как работает звук, а позднее большинство из нас предпочли сохранить таинственность и стали относиться к пугающе гулкому собору с тем же трепетом, с каким мы относимся к творениям природы — пещерам и каньонам.

Справедливости ради стоит заметить, что здания — тоже сложные экосистемы, которые часто начинают вести себя неожиданно. То и дело архитекторы или каменщики озадаченно смотрели на звуковых призраков, висящих под стропилами. Как они здесь оказались? Мы сами их пригласили. В нашем представлении о том, как следует строить дома и дворцы, визуальная составляющая превалирует над звуковой. Существуют специалисты, которые могут объяснить геометрию распространения звуковых волн и поглощающие свойства мебельной обивки, но если мы сами не такие специалисты, наше внимание уплывёт, как только цифры и графики станут слишком сложными. Мы можем даже заткнуть уши, не желая, чтобы магию низвели до математических формул.

Если сочтём акустику помещений своего рода сверхъестественной загадкой, мы заметим, что иногда магия может работать в обратном направлении: некоторые места способны убить музыку. Вы можете быть величайшим певцом, но стоит вам раскрыть рот в определённом помещении, и вас едва услышат люди, стоящие в нескольких метрах. Всех будет отвлекать болтовня галёрки или шум кондиционера, или звук кофемашины в отдалении, или невидимое облако отчаяния.

Это тоже наука.

***

Звук, который вы слышите, когда разговариваете, надев шерстяную шапку в снежный день, инженер звукозаписи назовёт «сухим», без реверберации. Ваш голос пытается вызвать вибрацию в воздухе, но тот не в состоянии поддержать её. Знаменитый слоган на рекламном плакате к фильму «Чужой» в сжатом виде описывает происходящее в безвоздушном пространстве, в бесконечной пустоте за пределами газовой оболочки нашей планеты: «В космосе никто не услышит твой крик».

И наоборот: если вы окажетесь в мавзолее Гамильтона в пятнадцати милях к юго-востоку от Глазго, запрётесь в оформленном в римском стиле склепе мистера Гамильтона и крикнете: «Бу!», вы будете слышать реверберации вашего крика до пятнадцати секунд. Но ещё лучше раздобыть разрешение забраться в бывший секретный топливный склад ВМФ Великобритании в Инчиндауне, Инвергордон, где вы сможете наслаждаться отражением изданного вами звука в течение семидесяти пяти секунд — это самая долгая реверберация в мире. Моя подруга и композитор Люси Тричер, которая выросла в этих местах, ездила туда в 2019 году, стояла в туннелях, которые когда-то были заполнены миллионами галлонов нефти, и пела.

Эхо — это ужасно весело. Дети его обожают. Несколько раз в неделю я отправляюсь на прогулку по маршруту, который проходит через подземный переход под железной дорогой. Нередко я встречаю там маленьких детей, гуляющих с мамами. Дети кричат и топают ногами, приходя в восторг от того, как резонируют звуки в этом мрачном подземелье. Иногда они пытаются повторить фокус, выйдя на поверхность, и разочарованно оглядываются, когда не слышат эха. «Это работает, только когда мы внутри», — объясняет мама.

А вот Эдуард, принц Уэльский, сын королевы Виктории, вовсе не обрадовался эху на открытии Лондонского королевского зала искусств и наук имени Альберта в 1871 году. В статье, опубликованной в The Times, говорилось: «Его королевское высочество медленно и чётко читал обращение, однако звуки его голоса были слегка искажены эхом, которое внезапно начало доноситься из органа или картинной галереи и повторяло слова с насмешливой интонацией, в других обстоятельствах показавшейся бы забавной». 

Альберт-холл был построен в память о любимом супруге королевы Виктории, скончавшемся несколькими годами ранее от болезни — вероятно, от рака желудка или болезни Крона, — которую медицина XIX века была не в состоянии распознать. Акустическая наука XIX века была, судя по всему, столь же беспомощна: архитекторы могли бы воспроизвести дизайн помещений, известных хорошим звучанием музыки, но вместо этого решили построить роскошное сооружение в духе империализма. Пусть у проклятых французов есть Цирк д’Ивер, англичане должны превзойти их поистине монументальным амфитеатром.

Эхо оказалось столь навязчивым, что владельцам здания пришлось вскоре испортить его визуальное великолепие, натянув под куполом брезентовое полотно. Оно приглушило самые сильные реверберации. В 1940‑х этот импровизированный тент был заменён более современным алюминиевым занавесом. И тем не менее продолжали ходить шутки, что Альберт-холл — единственное место, где вы гарантированно услышите новую британскую музыку не один раз. В 1960‑х потолок зала покрылся грибами из стекловолокна — эти монструозные произведения поп-арта захватили викторианский купол и наконец избавили недовольных слушателей от эха.

Впрочем, непрошеное эхо — не единственная проблема этого зала. Здание капризничает, когда в нём выступают определённые исполнители, потому что некоторые пространства подходят для одних видов музыки и не годятся для других. В последние десятилетия в Альберт-холле проходили самые разнообразные мероприятия — от концертов для скрипки с оркестром и выступлений африканских трубадуров до шоу группы Nine Inch Nails. Каждый вид музыки вибрирует в воздухе по-своему и подвергается своим издевательствам над звуком.

Дайвёрсити — модное словечко, полезное как для бизнеса, так и для общественного прогресса. Какая-то часть меня умиляется тому, что Альберт-холл перестал быть площадкой, предназначенной исключительно для неоклассической белой культуры, хотя я не уверен, что мои уши этому рады. Чтобы увидеть Патти Смит и Анжелику Киджо, есть места и получше.

***

Я написал «увидеть», хотя, вероятно, правильнее было бы сказать «услышать». Наша терминология подводит, когда речь идёт о восприятии музыкальных представлений. Что важнее — слышать или видеть? В идеале и то и другое, но опять же: акустика помещения может сыграть с нами злую шутку. Подвергаясь электронному усилению, музыка теперь идёт не напрямую от рук и рта исполнителя к ушам слушателя: сначала она поступает в прибор, тот превращает её в электронные импульсы, затем они передаются на колонки, которые приводят в движение воздух вокруг наших голов. Одна из многих потенциальных проблем такого порядка на огромных площадках, таких как Альберт-холл или стадион Уэмбли, заключается в том, что может возникнуть некоторая задержка синхронизации между тем, что мы видим, и тем, что слышим. Губы певца шевелятся, пальцы гитариста перебирают струны, но слова и аккорды достигают наших ушей лишь мгновение спустя. Это может приводить в замешательство и, так сказать, сбивать с ритма.

Научным решением было бы установить множество маленьких колонок в стратегических точках площадки вместо нескольких очень больших, которые транслируют звук на всё помещение целиком. Это приводит к необходимости прибегать ко всё более сложным технологиям ради сохранения иллюзии естественности. Субъективное переживание качества звука в любом помещении может зависеть от того, сколько денег его владельцы готовы потратить на настройку звуковых колебаний. Даже новая отделка стен — замена блестящей отражающей краски матовой или текстурированной — может иметь значение.

***

До того как наступил расцвет технологий и капитализма, люди вкладывали свою изобретательность в адаптацию к миру; начиная с XX века они начали адаптировать мир под себя. И нигде это не отразилось сильнее, чем в сфере звука.

Наши отношения с концертными залами, как уже говорилось, представляют собой лишь один аспект наших отношений с акустикой. Нам больше не обязательно совершать паломничества в пещеры, где голоса звучат величественно, или искать сводчатые залы в стиле барокко, где треньканье клавесина правильным образом отражается от стен. Мы делаем музыку где хотим и ожидаем, что звук нам подчинится, — мы можем властвовать над ним, как велел Господь в Книге Бытия.

***

Заключительный этап нашего путешествия — если угодно, последнее эхо Большого взрыва промышленной революции — возможность записывать звук. Некогда звук был лишь мимолётным явлением: он существовал лишь пока вибрирует воздух, а затем затухал. Теперь он стал материальным объектом, который можно производить, покупать, коллекционировать. Будь то пластинка из шеллака или винила, компакт-диск или mp3 — уже не важно, главное, что теперь мы способны поймать и сохранить то, что раньше было неуловимым и не подлежащим хранению.

***

И даже это не предел для магии науки.

Изобретя звукозапись, мы устанавливали наши микрофоны, восковые цилиндры и магнитофоны в помещениях, которые хорошо отражают звук, — волшебных пещерах, чьи свойства мы надеялись использовать. Но это продлилось недолго. Вскоре мы обнаружили, что этот удивительный акустический эффект легко воспроизвести с помощью оборудования. Оказалось, что нет нужды напрягаться. «Эхо» может быть просто ручкой на консоли.

В современной звукозаписи мы научились имитировать почти любую физическую среду. Подземный переход, альпийские горы, подводная лодка, готический собор — что бы вам ни пришло в голову, все это можно симулировать. И чтобы получить доступ к этим чудесам, вовсе не обязательно платить за аренду дорогой профессиональной студии. Домашнее оборудование, доступное любому музыканту, лабающему инди-рок или фолк, способно обеспечить эффект пещеры в крошечной спальне, набитой звукопоглощающими подушками и трикотажем. Хотите звучать как лесная фея или григорианский монах — пожалуйста. Вам нужна атмосфера прокуренного блюз-клуба в 1948 году — без проблем. А если вам угодно изобразить доисторического человека в гулкой пещере, вы можете выбрать, сколько раз отразится от стен ваше уханье — один, два, и так до бесконечности.

Наконец-то мы освободились от оков времени и пространства.

***

Мне нравится эта свобода. Моя книга почти полностью выросла из любви к этой свободе. Но я не могу не чувствовать зуд и дискомфорт от клея, которым крылья приклеены к спине.