Утопия High End: рецензия на книгу «СтереоПравда» Михаила Кучеренко

Весной петербургское издательство «Машина времени» выпустило книгу музыкального энтузиаста Михаила Кучеренко «СтереоПравда: Неполиткорректная история High End Audio». Это история и анализ феномена высококачественного звука. Для книжного обозревателя Эдуарда Лукоянова работа Кучеренко стала поводом к разговору об актуальности культуры аудиофилии. 

Михаил Кучеренко, наверное, нуждается в представлении многим нашим читателям, особенно, молодым. Музыкальный энтузиаст, сооснователь легендарного магазина CD и винила «Пурпурный легион», в 1990-е годы он посвятил себя тому, что называют High End Audio, то есть аудиотехнике, превосходящей по своим характеристикам Hi-Fi широкого потребления и приближающейся к эффекту живого присутствия. 

Книга Кучеренко «СтереоПравда: Неполиткорректная история High End Audio» помогает аудиофилам разобраться, чем же в действительности является хай-энд и образовавшаяся вокруг него субкультура.

«СтереоПравду» можно разложить на три непересекающихся смысловых пласта, каждый из которых мог бы разрастись до самостоятельной книги. Первый пласт — биографический, посвященный аудиофильскому движению на Западе, в СССР и затем в России. Этот слой заслуживает исключительных похвал: даже без знания специальной терминологии читать воспоминания Михаила о боевой молодости на удивление захватывающе. 

Автор отправляет нас туда, где мало кому довелось побывать: на страницы американского журнала Stereophile, во многом ответственного за возникновение идеологии High End, в мир советского дефицита, где энтузиасты готовы были выложить годовую зарплату за ламповый звук, за кулисы выставок элитной аппаратуры, а то и прямо в гримерку Дэвида Боуи. 

Попутно автор объясняет историю бизнес-моделей, приведших к развитию High End Audio, а затем к его краху. Кучеренко не только избавляет читателя от известных диссидентских баек про музыку «на костях» (пластинки из рентгеновских снимков, на которые записывали музыку запрещенных в СССР групп. — Прим. «ИМИ.Журнала»), но и вообще со здоровым сарказмом относится к своим тогдашним попутчикам во вселенной аудиофилии. 

Вот как Кучеренко описывает свой первый опыт столкновения с «настоящим» слушателем музыки: «Однажды, когда он провожал очередных гостей, проходя по длинному коридору „общаги“, мы услышали гром доносящегося из соседней комнаты Джими Хендрикса — на что наш аудиофил презрительно заметил: „Если бы Сталин до сих пор находился у власти, нам бы не приходилось слышать подобное“. <...> То, что имел в виду тот первый настоящий аудиофил в моей жизни (а он вполне определенно намекал не на пользу сталинских „чисток“, а на положительные стороны культурной политики раннего СССР по принудительному просвещению и образованию народных масс), сильно срезонировало с моим последующим периодом одержимости теми возможностями, которые настоящее High End Audio предоставило мне для последующего музыкального роста».

Второй пласт «СтереоПравды» — непосредственно рассуждения знатока о природе музыки и ее воспроизведения. Этот слой книги интересен как минимум сформулированными в нем законами High End, позволяющими понять, что же это вообще за явление. 

Сначала автор знакомит нас с «законом убывающей отдачи». Это парадоксальное для общества потребления правило, согласно которому производитель хай-энда «должен смириться со все уменьшающимися отдачами в качестве звука по мере все увеличивающихся затрат ресурсов — сил, времени и средств». Следующий закон сформулирован девизом «Omission but not commission» — «Лучше меньше, да лучше». 

На выходе мы имеем крайне интересный взгляд на феномен High End. То, что людям кажется торжеством консьюмеризма — запредельная и, как кажется, неоправданная трата финансов, — наоборот, противопоставляется обществу потребления, мотивируя ответственно относиться к музыке и аппаратуре, ее воспроизводящей. 

Кучеренко при этом подчеркивает, что цена, допустим, колонок может никак не зависеть от их характеристик: самые дешевые динамики можно обить благородным деревом и продать за несколько миллионов. Чем и пользуются самые наглые участники рынка High End. Кроме того, нескрываемую иронию у Михаила вызывают и покупатели люксовой аппаратуры, которые готовы выложить несколько тысяч долларов за соединительные провода, чтобы еще раз послушать запиленный первопресс Deep Purple. Наверное, у каждого любителя музыки есть такой знакомый. 

В последние годы мы много говорим об ответственном потреблении, когда речь идет, скажем, о сортировке мусора, правильной утилизации батареек или бойкоте косметических корпораций, тестирующих свою продукцию на животных. Это все, безусловно, правильно, но почему из этого ответственного отношения к потреблению (а шире — самой жизни) исключается то, как и по каким каналам мы получаем музыку, тоже полноценную для многих часть собственной экосистемы? 

По сути, Кучеренко своей книгой призывает вернуться к осознанному потреблению музыки, навыку, утраченному многими с появлением доступного широкополосного интернета. 

Решение проблемы Кучеренко предлагает радикальное — стимулировать развитие почти умершей индустрии High End и перевоспитывать слушателя. Образовательная (читай: воспитательная) роль подобной аппаратуры автора крайне волнует. Он считает, что через хай-энд слушатели наконец по-настоящему услышат музыку и двинутся в сторону высшего предела, идеального звучания.

В чем же заключается это «идеальное звучание»? Для ответа на этот вопрос Кучеренко сдувает пыль с одного интересного документа — патента, выданного в 1931 году британскому инженеру Алану Блюмлайну, застолбившему за собой открытие стереозаписи. В этом документе функциональная задача его изобретения сформулирована как «создание у слушателя иллюзии присутствия осязаемой „звуковой сцены“, состоящей из „твердых“, то есть пространственно четко локализованных звуковых образов». 

Опираясь на эту строгую формулировку почти вековой давности, Кучеренко и определяет идеал High End как голографии звука, когда наступает эффект исчезновения аппаратуры, а слушатель остается с музыкой как она есть. Грубо говоря, к этому идеалу производители приближаются на выставках, когда запускают какое-либо произведение с носителя, а затем этот же фрагмент исполняет живой оркестр, и посетители выставки обнаруживают, что ни малейшей разницы нет.

Здесь, собственно, и начинается то, что может привести в ярость адептов некоторых меломанских сект. От ценителей винила (кассеты он и вовсе не упоминает) автор отмахивается как от закомплексованных носителей «„анально-ретентивной“ фиксации на собирательстве и коллекционировании». Слушать пластинки в XXI веке, по мнению Кучеренко, сравнимо с просмотром телевизора 1960-х годов, перед которым предварительно установлена увеличительная линза. У нас же (коллекционирующих и винил, и даже кассеты) эта точка зрения вызывает спокойствие как одна из имеющих право на существование. 

Перейдем к вопросам, которые вызвала у нас увлекательная работа Кучеренко.

Во-первых, High End в том виде, в котором его пропагандирует автор, решительно исключает из пространства музыки те направления, для которых идеологически важно плохое звучание — в диапазоне от некоторых экспериментов, близких к академическому авангарду, до бесчисленного множества неакадемических жанров. «Настоящему» слушателю остается лишь то, что Кучеренко называет «продвинутым джазом и классикой». То есть то, что слушает сам автор, остальное брезгливо записывая в «антиискусство». 

При этом сам автор говорит: «Ограниченности диаграммы направленности, разрешения и динамики рупорных колонок очень часто соответствует ограниченность в музыкальных предпочтениях их хозяев, а, скажем, „открытость“ звука изодинамической экзотики типа Magnepan, как правило, идет „рука об руку“ с открытостью и широтой музыкального кругозора их владельцев».

Стоит упомянуть то, как Кучеренко хвастается положительными (и совершенно справедливыми) отзывами по поводу своей продюсерской работы над «русским» альбомом Марка Алмонда, на котором нашлось место и дуэту с Сергеем Пенкиным, и перепевке Вертинского, и многим другим вещам, вряд ли относящимся к классическому искусству.

Во-вторых, Кучеренко оставляет за скобками еще более существенный момент. Аппаратура High End по финансовым соображениям доступна относительно немногим слушателям. Но и мало кому из музыкантов доступна студийная запись, соответствующая стандартам «верхнего предела». Предположим, что High End утопия воплотилась в жизнь, массы меломанов стали ответственно относиться к домашней аппаратуре и прослушиваемой музыке. Как в таких условиях реализовать себя артистам, у которых нет средств на запись в ультрапрофессиональных студиях? 

Кучеренко также подчеркивает, что современная музыкальная индустрия регрессирует, переживает кризис: «На смену глубоко образованной и занимавшейся продуктивной деятельностью первой волне аудиофилов, у которых музыка стояла на одном из первых мест в списке приоритетов, к середине 1990-х годов пришло новое поколение „Х“: молодые и меркантильные бойкие yuppie, привыкшие делать деньги из воздуха.

Соответственно, этим самым „воздухом“ и этой меркантильностью стало наполняться и внутреннее содержание востребованных ими продуктов. Аудио не стало исключением. Не зря говорят: „Кто платит, тот и заказывает музыку“ (в данном случае — практически в буквальном смысле)». 

И далее — еще апокалиптичнее: «Приоритеты основной части потребителей стали намеренно переноситься крупными корпорациями от качества к количеству, то есть от обустройства наилучших условий для осознанного поиска глубоких смыслов в музыке — к созданию максимально комфортного и произвольного доступа к ней через всевозможные поисковые системы, подчас низводя ценность музыкального содержания до ценности не более чем „звуковых обоев“».

Трудно поспорить со звучавшим выше утверждением об ответственном потреблении музыки, однако в контексте индустрии звукозаписи — и, что более важно, непосредственно творческой работы — подобная аристократия духа кажется опасной для самого развития искусства.

По этому поводу вспоминается шутка великого русского поэта Александра Введенского: «Монархия — единственная форма правления, при которой к власти теоретически может прийти порядочный человек». Кажется же, что, напротив, чем более открытой и демократичной будет цепочка «композитор — продюсер — слушатель», тем выше шансы выхода из музыкального тупика, образовавшегося в последние десятилетия. 

Можно возразить, что эта цепочка в условиях YouTube и SoundCloud уже открытее некуда. Однако есть довольно существенные основания полагать, что вдохновляющие мифы о Билли Айлиш, записывающей мультиплатиновые хиты не выходя из комнаты, — лишь одна из продюсерских стратегий.

О том, сколько на самом деле стоил альбом Билли Айлиш, читайте в нашем материале.

Если окончательно уходить в философские штудии, зачем вообще нужен эффект исчезновения аппаратуры, к которому так стремятся энтузиасты High End? Конечно, Кучеренко на протяжении всей книги только и делает, что поднимает этот вопрос и на него отвечает. Впрочем, остается не до конца понятным, почему, слушая музыку, нужно забывать о ее физическом происхождении. 

Почему стоит перестать думать о том, что музыку записали люди, затем перенесли ее на носитель или выложили в цифровом формате, а уже после этого она дошла до нас? Кучеренко объясняет необходимость этого переходом на трансцендентальную ступень аудиофильской пирамиды Маслоу, «куда не мешало бы двигаться всей нашей цивилизации». 

Между тем все развитие искусства в его лучших гуманистических проявлениях говорит о стремлении к демонстративному обнажению приема, уравнивающему автора и реципиента — от техники non finito у мастеров Возрождения до разнообразных модернистских практик XX века. Не сокрушит ли музыка, поданная как она есть, и своих авторов, и исполнителей, и слушателей? Не произведет ли она эффект зловещей долины, став настолько очеловеченной и самодостаточной, что исключит из себя все человеческое? 

Эти вопросы ни в коем случае не ставят под сомнения наблюдения Кучеренко (хотя он порой и злоупотребляет в них своим авторитетом, допуская безапелляционные утверждения). Просто, кажется, эти контраргументы вполне заслуживают обсуждения, пусть и на страницах другой книги. Например, посвященной аудиофриганству. Нынешним и будущим исследователям звука на заметку.