Редакция ИМИ.Журнала2025-12-22T17:35Большой разговор с одним из самых виртуозных джазовых музыкантов современностиТигран Амасян: между джазом, металом и армянской народной музыкойТигран Амасян: между джазом, металом и армянской народной музыкой
Новый гость подкаста ИМИ «Такт-Такт» — Тигран Амасян, самобытный джазовый артист, талантом которого восхищались легенды жанра Хёрби Хэнкок и Чик Кориа. В ходе разговора он рассказал, как случайный джем может изменить восприятие музыки, почему личный коннект между музыкантами — на первом месте, а грув — важнее безупречной техники. Также он поделился личными историями своего пути: как группа Yes увлекла его в день разрушительного землетрясения, какую роль в его становлении сыграл дядя и как семья решилась продать квартиру, чтобы Тигран смог поехать на конкурс в Европу.
Смотреть подкаст на YouTube: русскоязычная и англоязычная версии
Смотреть подкаст в VK: русскоязычная и англоязычная версии
Слушать аудиоверсию на всех платформах: Mave
Грув и человеческий коннект важнее техники
Мир джаза не такой уж большой — по сути, это очень маленькая семья музыкантов. Как только появляется кто-то реально интересный, кто делает что-то уникальное или сильно выделяется среди других музыкантов, об этом сразу все узнают и начинают говорить: появился такой-то классный певец или саксофонист где-нибудь в Бразилии. Это очень маленький мир, нишевая музыка.
В этом смысле все примерно понимают, что происходит, и кто сейчас «там, на сцене». Но есть и другой момент — очень разные подходы. Есть разные виды джаза, разные типы мышления, у людей разные идеи, поэтому музыканты звучат по-разному. Всё упирается в то, чего ты хочешь и что требует твоя музыка. Условно, я ищу басиста с бэкграундом в метале или прог-метале — человека, который реально может играть в этих жанрах. Но при этом он должен очень хорошо знать джаз и уметь импровизировать в сложной гармонии. Это, скажем, одно из требований для тех, кто хочет играть в моей группе.
Ещё один нюанс — личная связь, человеческий коннект, который, на мой взгляд, вообще стоит на первом месте. Есть много настоящих виртуозов, которые способны справиться с этим — у них есть и навыки импровизации, и нужная техника из прог-металла, — но нет грува, или мы не можем сойтись в человеческом плане. Это реально важные моменты.
Смысл музыки — дать слушателям духовный опыт
Музыка — это как медитация или молитва. Когда я соприкасаюсь с ней, я чувствую единение с миром. Я бы не сказал, что он «комфортный», потому что в нём всегда есть доля страданий, борьбы. Но это мир, который, с одной стороны, связан с реальностью, а с другой — очень духовный.
Когда я играю музыку, я будто нахожусь где-то в другом месте. В этом мире будто больше ничего не существует. И мне очень нравится быть в нём — как ребёнку, который придумывает свою вселенную или полностью сосредотачивается на чём-то. Ты словно погружаешься в игру и получаешь удовольствие просто от нахождения в ней, ни о чём другом не думая.
На мой взгляд, смысл музыки вообще — дать людям духовный опыт. То же самое — с другими видами искусства. Неспроста же в каждой религии мира есть музыка, которая сопровождает те или иные обряды. Музыка помогает людям соединяться с чем-то другим, с измерением, к которому просто так не приобщиться.
Музыка — это другое средство коммуникации, более эмоциональное, которое позволяет установить связь с чем-то неосязаемым, когда передать точное ощущение того, что ты чувствуешь, невозможно.
Хёрби Хэнкок назвал Тиграна Амасяна своим учителем
Я стараюсь об этом не думать, потому что это, конечно, не так. Он из того поколения музыкантов, где, как мне кажется, все подбадривали друг друга. Он такой человек, который вместо того, чтобы конкурировать, скорее искренне поинтересуется: «Что делает этот парень? А тот?» У его поколения не было настолько сильного соперничества. Так что каждый раз, когда он видит музыканта, который делает что-то интересное, что цепляет его слух и заставляет прислушаться, он открыт к этому. Он любит исследовать новое и может похвалить кого-то — и это круто. Вместо того чтобы говорить о других: «О, он такой-сякой» — и локти себе кусать от зависти. У него этого нет, и, по-моему, в нашем поколении таких качеств не хватает.
Хотя в джазе зависти и соперничества меньше, чем, скажем, в классической музыке. Мир классической музыки меня порой пугает. Там слишком много драмы и соперничества. Хочется сказать: «Ребят, расслабьтесь, мы не такие уж и важные».
Подходы джазовых и классических музыкантов отличаются
Я больше 10 лет учился в классической школе, так что у меня есть этот фундамент. Мне повезло получить такое образование в Армении.
Сначала мы жили в Гюмри, потом переехали в Ереван. Сперва я учился в одной школе, потом перешёл в школу Чайковского, где провёл 10 лет. У меня были замечательные учителя, у которых я многому научился, и я до сих пор черпаю что-то из классики, слушаю её каждый день. Но я никогда не смог бы стать классическим музыкантом. Мой мозг работает иначе.
В школе я мог по три–четыре месяца заниматься своим репертуаром, чтобы он звучал хотя бы нормально. А потом кто-из виртуозов заходил и спрашивал: «Что ты там играешь?» Я отвечал: «Ну, вот над этим работаю, мне так сложно». А он садился и играл так, как я бы не смог никогда в жизни. Эти ребята на совершенно другом уровне, их техника — что-то особенное. Плюс чтобы строить карьеру в этой области, нужен особый тип памяти. Я сейчас говорю именно о профессионалах, а не о тех, кто играет для себя. Те, кто действительно идут по пути классики — занимаются очень сложной и серьёзной работой.
Есть, конечно, классики, которые понимают, как работает мозг джазмена, или просто импровизируют. Но часто бывает наоборот: они играют этот сумасшедший репертуар, но сами будто не осознают, что делают. Так что у них нет той самой точки зрения композитора или импровизатора.
Мне очень повезло с учителями, которые придерживались особого подхода к выбору репертуара. Они знали, что я не собираюсь становиться классическим виртуозом, поэтому меня особо не пилили. И когда мы выбирали репертуар для разучивания, моя учительница просто начинала играть несколько сонат, и как только я слышал что-то очень интересное с точки зрения гармонии или ритма, я говорил: «Давайте это разучим, я хочу в этом разобраться». И весь семестр я с огромным удовольствием играл это произведение, потому что оно было интересно мне как импровизатору.
Любовь к музыке прививается в семье
Это очень деликатная и глубокая тема. У меня тоже есть дети, и я стараюсь приобщить их к музыке, но не отпугнуть — так, чтобы они сами пришли к этому. Мне кажется, если дети видят, что ты сам получаешь удовольствие от музыки, что есть конкретные вещи, которые тебе в ней нравятся, и ты это показываешь эмоциями, они всё поймут. Вместо того чтобы тупо говорить им: «Послушай это», ты просто слушаешь, кайфуешь, и они видят, что это важно для тебя.
Я точно не помню, как всё началось для меня. Мой папа слушал дома много рока: Led Zeppelin, Black Sabbath, Uriah Heep — прям классику. Я рос среди этого. Где-то в полтора года он купил мне кассетный плеер с наушниками, и я был в восторге.
С возрастом отец будто открывается и рассказывает мне всё больше и больше. К примеру, я сказал ему, что мы с моим сыном слушаем группу Yes. А он этого не знал. И он такой: «Кстати, в тот день, когда произошло землетрясение в Гюмри, ты был в наушниках. Я вынес тебя на улицу, и ты слушал альбом Yes. Весь альбом, чуть ли не дважды, и даже не пикнул ни разу». Ну ни фига себе! Вот это, наверное, это одна из тех вещей, за которые я и люблю музыку.
Музыкальный дар важен, но его нужно «беречь и подпитывать»
Мне повезло. Не скажу наверняка, что это — «дар Божий» или просто что-то, что дали твои родители, с чем ты рос. Я думаю, что справедливо и то, и другое, но дар надо беречь и подпитывать. И родители тоже играют в этом большую роль.
При этом понять, что у тебя есть дар, ты можешь достаточно поздно. Взять, например, Арама Хачатуряна. Когда он решил играть на фортепиано, ему сказали, что время уже ушло. По-моему, ему было 17 или 18 лет, что-то в этом роде. И он начал играть на виолончели. Это не помешало ему стать великим композитором, потому что он знал, что любит музыку больше всего на свете.
В этом смысле есть множество примеров людей, которые, несмотря ни на что — даже если родители пытаются направить их в другую сторону или сама жизнь их куда-то уводит, — в итоге всё равно приходят к тому, что любили в детстве, или осознают, что не могут без этого.
И ещё, на мой взгляд, музыка в целом полезна и для ума, и для души. Если ты слушаешь сложную музыку — классику, хороший рок, да в принципе глубокую музыку, будь она гармоничной, ритмичной или мелодичной, это помогает тебе развиваться как человеку.
Есть множество причин, по которым талантливый музыкант может так и не построить карьеру. Тут есть много факторов: в первую очередь то, как человек коммуницирует с внешним миром — умение общаться с людьми и так далее. Поэтому важно и наличие того, кто будет направлять тебя. Взять моего дядю — если бы его не было рядом, я бы не был сейчас там, где я есть. Я бы определённо стал музыкантом, окей, скажем так — скорее всего, я бы стал музыкантом. Мне было года четыре, когда дядя брал меня к себе домой, и мы просто слушали и разбирали музыку. Потом он учил меня играть то, что мы слушали, например, Deep Purple. В какой-то момент он понял, что он — не лучший учитель, и нашёл мне преподавателя. Как только мы переехали из Гюмри в Ереван, он сразу начал выяснять, к кому можно обратиться за помощью в обучении.
Он познакомил меня с Ервандом Ерзинкяном, у которого был биг-бенд, водил меня к Мартину Вартазаряну и Ваагну Айрапетяну. Он слышал, что Ваагн — лучший пианист в Армении, который вернулся из Нью-Йорка и привёз оттуда стиль школы Барри Харриса. Я учился у Ваагна восемь или девять месяцев, и это изменило мою жизнь. То есть впервые я научился играть джаз благодаря Ваагну. Я люблю джаз, но я понятия не имел, чем занимаюсь, пока не начал учиться у него, и мы просто учили на слух кучу произведений, как в школе бибопа.
Так что мой дядя очень бдительно следил за тем, чтобы я получал максимум образования в этой сфере. Мне нравилось просто импровизировать дома, но как любой ребёнок я иногда заявлял: «Не хочу всё это учить». А когда у меня появился учитель, с которым было весело проводить время и я понял, что на самом деле это интересно, всё изменилось. Тогда меня уже ничего не отталкивало от музыки. Я проводил часы и дни напролёт за инструментом, не выходил играть на улицу, как другие дети, меня не интересовали игрушки. Я хотел заниматься музыкой. Я буквально приходил из школы и занимался, пока мама и дядя не говорили: «Может хоть немного домашку поделаешь?»
Но это было другое время — 1990-е, в постсоветских странах, особенно в Армении, была довольно мрачная атмосфера. И для всех это, наверное, было чем-то обнадёживающим — видеть, что я так одержим музыкой, что дома постоянно что-то звучит и я чему-то отдаюсь на 100 из 100. Сейчас я понимаю, насколько это важно.
Комитас — феномен в этномузыкологии
Комитас дошёл до самых глубин понимания того, что такое армянская музыка и музыка этого региона в принципе. Очень глубоко погружался в малоизученную с точки зрения теории музыку, например, курдскую. Собрал и записал огромное количество армянских народных песен, которые годами передавались из уст в уста. В то же время он учился в Германии, изучал классическую музыку, например, Вагнера, классический немецкий гармонический язык, которым он владел. Аранжировал все эти народные песни, а также написал «Священную мессу» — он же ещё и священником был.
Справа: титульная страница издания «6 армянских танцев», 1925 год.
Источник: Wikimedia Commons (1, 2)
Для меня Комитас — очень важная фигура в области этномузыкологии с точки зрения того, что он сделал для сохранения армянского музыкального наследия и того, как он подсветил армянскую музыку для всего мира. Помимо этого, люди знают его ещё и благодаря тому, что он сделал с этим материалом как композитор. Когда Комитас писал или аранжировал армянские народные песни под пианино, это было как раз тем, что искали классические европейские музыканты.
В этом смысле период, когда творил Комитас, для меня невероятно увлекателен — конец XIX и начало XX века. Дебюсси, Равель, Сати, Стравинский — все они работали примерно в то же время.
Традиционную музыку нельзя хранить как музейный экспонат
Я очень хочу открыть собственную музыкальную школу, где будет специальное направление, связанное с импровизацией, традиционной, церковной, а также классической музыкой.
Не просто джазовую школу, которых уже и так много в мире, а школу с конкретным вектором. Естественно, важно сделать всё это в Армении, включить армянскую культуру в основу программы — но не просто ради галочки, а так, чтобы ученики понимали, как раскрывается армянская культура: через народную и религиозную музыку.
Сейчас же традиционная музыка в основном живёт как музейный артефакт, она мертва. Это может прозвучать оскорбительно, но это действительно так, и это касается как Армении, так и многих других мест по всему миру. Вроде бы традиционная музыка представлена на сцене, но она слишком правильная, как будто люди чересчур осторожничают, слишком сильно её охраняют. Я пытаюсь что-то с этим делать.
Дело в том, что сейчас это — вопрос сохранения традиций, и он приобретает статус догмы. Раньше существовало только два вида музыки: народная и религиозная. Оба вида музыки развивались в симбиозе друг с другом, люди учились друг у друга, создавались новые песни. В церкви было множество композиторов или талантливых певцов, у которых, как и у нас в джазе, был свой стиль, музыкальный регистр, даже вступление к той или иной песне каждый раз исполнялось по-разному.
То есть подход был гораздо более свободный и открытый. И мне бы хотелось его вернуть. Возможно, не в религиозном аспекте, но хотя бы в народной музыке. Она всё равно уже не будет иметь той же обрядовой функции, что раньше: сейчас у нас другой мир, видение и образ жизни.
То, что прошло, невозможно вернуть. Но я думаю, что, по крайней мере, в культурном и музыкальном плане, мы все ещё можем сделать эту музыку более органичной и живой, а не держать её в строгих рамках. И тогда, если мы позволим кому-то импровизировать внутри жанра, то попробуем создать похожие песни. Посмотрим, что получится. Почему мы этого не делаем? Написать народную песню — сложно. Это было бы наипростейшей задачей для деревенского жителя 100, а то и 150 лет назад. Но только не сейчас, когда мы либо придерживаемся подхода «О, боже, давайте не будем менять ни одной ноты», либо наоборот, используем эту музыку, не понимая её корней.
Думать прежде всего о карьере и деньгах для музыканта — это ловушка
Самое важное: ты не должен думать о том, что тебе надо быть лучше всех. Единственной причиной, по которой ты все это делаешь, должна быть твоя любовь к музыке. Это правило номер один. Не занимайся музыкой чисто ради того, чтобы построить карьеру, понравиться людям или сделать деньги. Довольно удручающе, что люди занимаются самообманом. В общем, что я хочу сказать: если ты идёшь в музыку, в первую очередь, делай то, что ты любишь, и с любовью к самой музыке.
Надо искренне верить в то, что ты делаешь. Вокруг нас куча информации, много всего происходит. Вернее нам кажется, что много чего происходит, хотя в действительности это не так. Надо просто спокойно двигаться, не суетиться, не торопиться, мы же хотим погрузиться и сделать что-то, что останется другим поколениям, верно?
Мы должны выработать в себе понимание, что мир движется очень быстро, но не нужно пытаться его обогнать. Притормози, сфокусируйся на чём-то одном. Тебе нужно по-настоящему погрузиться в это, дойти до сути, где ты почувствуешь себя как рыба в воде.
Очевидно, что не все люди могут сочетать в себе менеджерские или продюсерские функции наряду с музыкальным аспектом. Есть, конечно, исключения. Но есть и масса потрясающих артистов, у которых есть харизма, но нет нужных социальных навыков. Поэтому нужен кто-то, кто будет тебе помогать. На моём пути были люди, которые вели и направляли меня. Первым таким человеком был мой дядя.
В 2000 году один французский пианист армянского происхождения выступал сразу после меня на Ереванском фестивале джаза. Он увидел моё выступление и сказал: «Я арт-директор нескольких фестивалей во Франции и хочу пригласить тебя на них». И если б не он, я бы не встретился с ребятами с лейбла, где потом выпускался. Так вот получается, что ты в ходе работы пересекаешься с людьми, они помогают тебе, и одно приводит к другому.
Всегда бывают взлёты и падения, но по итогу всё налаживается. Например, раньше мы были семьёй иммигрантов, которая жила на двадцати квадратных метрах в Лос-Анджелесе. Мой отец исчерпал весь лимит на кредитке, а я записал свой альбом. Никто из нас не думал о том, что надо как-то себя обезопасить. У нас было так: загорелся идеей — сделал, главное — верить в это.
Мои дядя и бабушка продали квартиру, чтобы я мог поехать на конкурс в Европу. Сейчас я смотрю на всё это и думаю: «Вы серьёзно?» К счастью, я занял первое место, так что мы отбили все деньги. Но это был риск. Так что в каком-то смысле, мне повезло, просто с ума сойти, как мне повезло, что моя семья меня так поддержала. Настолько они поверили в то, что я на правильном пути.
Очень важно сохранять стойкость, доверять самому себе, работать и постоянно практиковаться. Как только ты начинаешь задумываться о деньгах и карьере — ты в ловушке. Потому что всегда есть риск забросить свою мечту и заняться чем-то, что тебе не так уж и нравится, чтобы просто зарабатывать деньги.
