Илья Мазо и новая русская песня

В январе музыкант и поэт Илья Мазо выпустил сборник диджитал-поэзии Krai: альманах из пяти игр, созданных разными авторами. Почти все его проекты охватывают сразу несколько форматов: например, «Давай отправимся в область» — одновременно трек и цифровой путеводитель по русскому лету, а «ШХД: Зима» — поэма, digital-опера и видеоигра. В интервью «ИМИ.Журналу» артист рассказал об участии в фестивале New/Open, почему жанровые определения не только помогают, но и мешают музыкантам, плейлисты Spotify становятся большой братской могилой, а работа курьером — неплохой вариант для состоявшегося музыканта.

У тебя всегда такой график: просыпаешься в два дня, а ложишься под утро? 

Я сейчас совсем съехал: ложусь в восемь утра теперь. Но активно с этим борюсь: сегодня героически встал в одиннадцать.

Все из-за репетиций февральского выступления в Мурманске?

Да, и еще одного февральского проекта, который я как раз анонсировал. Это «Малый концерт для смутного времени» в Москве и Петербурге.

Расскажи, что такое объединение Random Drama, в котором ты состоишь?

Это музыкальный союз и проект Алины Голубевой. Она занимается менеджментом «Синекдохи Монток», моим и еще нескольких групп из объединения. Когда я делал проект «ШХД: Зима», Алина мне сильно помогла, и с тех пор мы работаем вместе. У нее своего рода филантропическая позиция: вся эта история не про деньги, а про близких по звуку людей, которых она ведет как менеджер. Причем Random Drama не работает как крупный лейбл с договорами «360» (бизнес-модель, при которой лейбл не только выпускает музыку, но и занимается менеджментом артиста. — Прим. „ИМИ.Журнала“): Алина просто помогает артистам, которые ей нравятся. Когда у кого-то из объединения выходит релиз, остальные музыканты тоже его поддерживают, потому что мы все близки друг другу как единомышленники. 

Изначально Random Drama был не лейблом, а фестивалем. Алина собрала хороший лайнап: там были «Хадн дадн», «Синекдоха Монток», «Союз», «Акульи слезы», Sean Nickolas Savage и другие музыканты.  Еще приезжал Iglooghost — космический британский чувак с нереальным звуком. Не хочу обижать другие фестивали, но многие из них очень сильно заточены на коммерцию, а Алине скорее важно сделать хорошо и интересно, даже если финансово не окупится. 

Как у тебя самого со стратегией?

Знаешь, я стратегически ориентированный человек. При этом, когда я пишу песни, никакой стратегии еще нет, зато потом я сажусь и начинаю думать, как бы за квартиру заплатить. И вот тогда начинается концептуальная работа. Но все мои стратегии, к сожалению, разбиваются о реальность. Например, я довольно долго работал с продюсером Димой Гудничевым: мы вместе выпускали «ШХД: Зима» и «Черный альбом». У меня был четкий план, я понимал, что делаю. А потом Димон решил, что хочет заниматься собственным проектом: сейчас он в группе «Отваал» вместе с Владом Степановым. И в тот момент я подумал: «Окей, переобуваемся, начинаем все заново». 

То же самое произошло с пандемией: планы из разряда «А вот сейчас сниму-ка клип, а потом вот этот клип» просто развалились. Сейчас сложно планировать. Сбываются только творческие и концептуальные планы. Но они сбываются не потому, что все получается волшебным образом: я рву себе жопу и часто вопреки всему добиваюсь результата. Например, если я выпускаю первую часть «Черного альбома», значит, обязательно будет вторая. Если начал проект «ШХД: Зима», значит, будет «ШХД: Лето» и так далее. Подобные планы я не анонсирую, но они есть у меня в голове. Все художественные высказывания я всегда заканчиваю, любой ценой. 

Помню, когда делали спектакль «ШХД: Зима» в «Плутоне», там не было света, и я арендовал освещение на все деньги, которые у меня были. Получилось тысяч триста, я ушел в минус. Но тогда я думал: «Нет, ***** [все равно], будет спектакль — и все тут, обосрусь, но сделаю». Так что моя стратегия — делать правду. А дальше жизнь вносит свои коррективы.         

Поэтому каждый твой проект долго реализовывается? Ты говорил, что сейчас публикуешь песни, которые написал еще лет пять-шесть назад. 

Ну смотри, тут много причин. Сейчас я занимаюсь менторством в Moscow Music School. И вот я напросился туда на курс продакшена, который ведет Андрей Рыжков. Он может попросить студентов набросать песню за два часа. У него вообще такой подход: он много рассказывает о скорости творческого процесса и советует ничего не растягивать. А у меня такой темп вызывает ступор: мне привычно работать над песней год или два. И вот я подумал: может, это я какой-то дурак и ничего не понимаю, раз гигант индустрии говорит, что нужно все делать быстро. Я много рефлексировал и, кажется, нашел ответ: бывают разные подходы к искусству. 

Музыка исполнителей типа Face не предполагает долгой работы, потому что их высказывание в песне быстрое само по себе, по сути, это формат анекдота, какого-то панча или простой эмоции. Наверное, поэтому такой формат и популярен. К тому же у некоторых жанров есть довольно понятные и общие приемы: например, если к звуковому инженеру придет рок-группа или поп-исполнительница, он будет примерно понимать, что с ними делать и какой звук им нужен, на какой аппаратуре их записывать. Я занимаюсь немного другим, мое творчество не позволяет мне принимать быстрые решения. Вся эта новая поэтическая волна, к которой я себя тоже причисляю, занимается созданием нового языка и новой русской культуры. Этим, по-хорошему, должны еще заниматься и крупные институции — это титанический труд, здесь не может быть готовых шаблонов. То же и в музыке: любое типовое решение является ложью. Из-за этого со мной тяжело продюсерам: тот же Савва или Димон плакали кровавыми слезами, потому что я не могу просто взять и забить чем-то время в треке или бахнуть рандомную бочку. Этим и вызвана такая медлительность. На самом деле, я всю жизнь ругал себя за это.       

Думал, что это ты какой-то не такой?

Ну как бы да. Почему у всех так просто получается, а у меня какие-то адские тернии? Может быть, я действительно слишком перфекционист, но у меня конкурентов-то особо нет. Нет людей, которые работали бы с песней так, как я: есть люди в рэпе, работающие с голосом, например. Я фанат Айгель и Ильи Барамии — у них точнейший, сочнейший звук, но это все равно не песня, а скорее техно. Этот жанр эмулирует машины, поэтому он подразумевает квадратуру и повторения, у ребят в этом плане все обосновано: мы поем про век машин, соответственно, у нас техно. А песня живая, в ней не все элементы складываются в выверенный механизм. Разработка нового музыкального языка и подразумевает совмещение не подходящих друг другу элементов, а не привычный продакшен или аранжировки. Это полное движение против течения.   

Твой плейлист «Слеза России» тоже связан с поиском нового языка?

«Слеза России» — это немножко другая история, она не очень пересекается с моим творчеством. Дело в том, что я два года ждал, что мне кто-то даст премию: я же умничка. Но если ты такой классный и весь из себя офигенный, почему тогда такой бедный? Я понимаю, что не вся музыка может быть популярной, но для этого и существует экспертное сообщество, которое подмечает каких-то интересных и необычных артистов. Есть там «Поп-механика», «Инновация» или Jager Music Awards, но они мне ничего не вручили. Хотя я заходил на сайт «Поп-механики», и проект «ШХД: Зима» просто буквально подходит под все их критерии. Я просто не понимаю, почему так получается.  

Ты же недавно участвовал в New/Open (конференция и шоукейс-фестиваль современной музыки для молодых авторов и исполнителей из России. — прим. «ИМИ.Журнала) и получил грант. 

Ну, понимаешь, New/Open — это не совсем премия, хоть мне и действительно дали грант на «ШХД: Лето», на эти деньги я и сделал проект. При этом я бесконечно респектую New/Open: до последнего думал, что такое событие невозможно провести.

Возвращаясь к «Слезе России», есть еще другой момент: плейлисты в Spotify. Например, «Инди-сквот». Это вообще братская могила. Там рядом друг с другом стоят несовместимые группы. «Аигел» что-то выпустили — добавим их в «Инди-сквот». Савва или Илья Мазо записали новый сингл — давайте туда же. Альбом «Пасош» — тоже «Инди-сквот». А где я и где «Пасош»: при всем уважении парни крутые, но как мы оказались в одном плейлисте? Большое спасибо, что нас туда всегда добавляют, но мне не нравится такая подборка. И как-то в декабре я подумал: „Да пошло все на хер, у меня будет свой „Инди-сквот“, назову его „Слеза России ***“, буду добавлять туда крутые песни». Так же, например, делают музыкальные журналисты, за которыми я слежу. Так что это моя отдушина: раз в месяц полностью обновляю плейлист. Очень люблю его и горжусь. 

А там уже пришла идея сделать и свою музыкальную премию, ждите в 2022 году. Будет жюри, но подход будет необычный. Пока не очень представляю, где взять на все это деньги, но получится ******* [великолепно]. Во-первых, я буду вручать самогон с этикеточкой, во-вторых — банку черной икры, понимаешь? Футболки еще будут. Пусть без денег, но зато своя премия. 

У тебя часто бывают коллаборации с другими артистами, но ты не используешь их для продвижения и расширения аудитории. Это осознанный шаг?

Я коллаборирую с людьми, которых сам слушаю, искренне люблю и считаю редкими бриллиантами. Мне кажется, что сейчас появилось новое невысказанное музыкальное и поэтическое движение: например, когда Савва пишет песни, я их воспринимаю как бы своими тоже, потому что мы очень близки друг другу творчески.  

При этом есть еще фиты — это формат, которым очень хочется заниматься вместе с другим человеком. Но прикол в том, что музыкальные фиты — фуфел по большей части. Они часто бывают исключительно маркетинговыми. Люди делают их с конкретным расчетом на обмен аудиторией, особого творческого взаимодействия там нет. Я такое не практикую, потому что у меня очень жесткое разделение между искусством, поэзией и продвижением. Когда я сажусь за промо, то вообще отключаю творческий подход и врубаю суперпрактичного чувака, который хочет что-то впихнуть людям. Взять хотя бы наш совместный альбом с Саввой: по сути, это один большой фит. У него гораздо лучше развиты продюсерские и композиторские навыки, чем у меня, при этом я неплох в сонграйтерстве, так что у нас получилось хорошее сочетание. И это был фит не в формате «Прочти-ка что-нибудь у меня на куплете, чтобы я тебя в кредитсах указал», а диалог, оправданный не маркетингом, но красотой. Так получается не со всеми, но сам формат коллабораций мне очень близок: я делаю их не ради флекса, а из любви к людям, из желания сформировать какую-то тусовку и сделать общее высказывание.                

Насколько тебе важно чувствовать себя частью комьюнити? 

Для меня это очень важно. Я искренне считаю, что мое творчество невозможно без Саввы или без «Хадн дадн», как и они без меня, кажется, невозможны. Это некоторое общее развитие, причем мы даже не столько в одной тусовке, сколько в одной культуре.         

Наша музыка, в общем-то, еще очень молодая. В девяностых, например, было полное неприятие собственного «я»: мы пытались просто воровать чужие формы, потом все начали петь на английском. Не знаю, застал ты это или нет.  

Ну да, Pompeya или Tesla Boy, например.

Да-да. То есть когда, собственно, советское наследие закончилось, нового контекста еще не было и осталась только позиция, что надо делать как «у них». Когда я начинал заниматься музыкой, на меня все смотрели и спрашивали: «Чувак, ***** [зачем] ты поешь на русском? Это странно». А я, наоборот, смотрел на всех и говорил: «Блин, ну вы же английского не знаете, у вас фразы в стиле „МГИМО финишд“, вы же так не думаете, что за жесть?» Песня — это ведь коммуникация, вы же не билингвы все. Есть, конечно, ребята с хорошим английским, но это как я по зуму сейчас тебе буду объяснять, что на пианино сыграть. У тебя, может, и получится, но это не так работает. А позже пошло-поехало, на русском начали петь все больше и больше, появились артисты, которые вдумчиво и внимательно работают с языком. Их я и называю новой поэтической волной. При всем моем уважении к тому же Дорну, которого я считаю великим музыкантом, артистом и продюсером, язык — не самая сильная сторона его песен. Язык для него не первичен, притом что он новатор в плане звука и очень крутой чувак. А вот Хаски серьезно работает с языком, и я признаю его как поэта, хотя мне не близки его образы и поэтика: не люблю кишки, кровь, когда всех ************* [разорвало].       

Песня — это ведь слова и музыка, да? То есть до тех пор, пока в ней не появился русский язык, сложно было рассуждать о какой-то новой русской музыкальной культуре. Это был какой-то перевод перевода. 

При этом у тебя тоже много отсылок к советской традиции, пусть и в деконструированном виде. Чувствуется взаимосвязь с той культурой. 

Могу сказать про себя, что я в целом, безусловно, ее наследник, просто потому что я взрослел в том обществе. Конечно, я развивался немного по другой логике: честно говоря, до сих пор не очень люблю русскую литературу, в том числе советскую. Мне она настолько близка, что ее тяжело читать. «Братьев Карамазовых» я только раза с пятого прочитал, и мне очень понравилось. Но вот в процессе было больно, потому что слишком хорошо понимаешь, о чем речь. Не знаю, как правильно сказать.

Помню, у тебя был довольно точный образ. Ты говорил, что Достоевский как будто вилку в ране прокручивает. 

Да, буквально. И причем не в своей ране, а в моей. Я в курсе, что оно там есть, брат. И без тебя все понимаю. И в этом смысле мне нравится американская или японская проза и поэзия, потому что у них несколько другой взгляд и он позволяет мне остановиться и, оставаясь в контексте, посмотреть на себя со стороны. Не пытаясь при этом их повторить. То есть я настолько глубоко сижу в русской культуре, что вхожу в чужие, чтобы лучше понять и увидеть себя. В этом плане советская культура, конечно, великая, но вот Советский Союз мне кажется абсолютным злом. 

Взять советских эстрадных певцов: понимание поп-музыки или кино в тот период было совсем другим, потому что это было искусством тоталитарного государства с отцензуриванием. Ценно, что отсеивался всякий фуфел и в Союзе не могло быть треша, который сейчас показывают на ТНТ: все было качественным, моральным. Опять же, была сильная поддержка от государства, и это важно, это здоровая позиция. Но у любого дерева есть корни. Допустим, что помощь музыкантам и культура — это ветви. А корни — шесть миллионов под землей. СССР изначально был антиколониальным проектом, но потом он превратился в антиколониальный суицид и уничтожение собственной культуры. Так что я совсем не мыслю себя наследником советской культуры. Мне близка эпоха до СССР, когда была по-настоящему русская культура. Сейчас, мне кажется, идет небольшое возрождение, но какие люди, такая и культура: она еще совсем маленькая, ведь мы пока себя особо не осознаем как народ. У нас есть только первые ростки будущей национальной культуры, появившиеся из любви друг к другу, без попыток все сломать, переделать, убить ненужных и построить нового человека.   

У тебя такое же отношение к позднесоветскому и перестроечному периоду? Просто в твоей поэтике, как мне кажется, много от Бориса Рыжего, например.

Борис Рыжий — один из моих любимых поэтов, я бы даже сказал, один из трех самых близких. Он буквально описывал пространство, в котором жил. Для многих людей девяностые — это достаточно страшное время, и Рыжий пишет о довольно страшных вещах, но выбирает путь любования, пусть даже ужасным. В каждом его слове видно, что он воспевает происходящее вокруг. И эта позиция воспевания, как мне кажется, говорит о любви и честности. 

А еще у меня есть забавная история, связанная с Борисом Рыжим. Над своим первым альбомом я работал года три, записывал его в хорошей студии, с очень крутым продюсером. Тогда казалось, что он должен стать капец каким популярным. Этого, конечно, не случилось, потому что всем было пофиг, когда я его выпустил, а песни с релиза только сейчас начали что-то набирать. В общем, в пресс-релизе написал, что я «новый Борис Рыжий». А буквально за месяц или неделю до моего релиза выходит альбом Хаски, а там тоже написано про Рыжего. И вот я думаю: «Ах ты сука! Это я хотел сделать такое посвящение, какого черта! Откуда ты вообще о нем узнал?» А потом он еще и клип выпустил, где он летит на бетонной плите. А у меня была ну очень похожая идея. Так что он все время меня, сука, обгоняет. (Смеется.) А про Бориса Рыжего я с тех пор больше нигде не писал, потому что у нас уже есть один новый.     

Ты сейчас совмещаешь творчество с чем-нибудь? Или по-прежнему стараешься концентрироваться только на музыке?

Если честно, в последние две недели я уже начал думать, а не пойти ли мне в «Пятерочку», потому что совсем пипец. Но вообще, совмещать просто невозможно: если я буду херачить по двенадцать часов в день, у меня останется процентов тридцать творческих сил. Чтобы совмещать, сутки должны быть раза в три дольше, а я и так нахожусь в состоянии перманентного неуспевания по своим проектам. К тому же, если я буду заниматься работой, которая не связана с музыкой, я все равно буду стараться делать ее максимально хорошо. Даже в «Пятерочке» буду стараться улыбаться людям, не хамить им. В общем, буду при любом раскладе работать с максимальной отдачей. Мне не нравится делать пустые вещи: ни к чему хорошему они не приводят. 

А если пойти работать курьером? Или красить стены, как Кейдж?

Ну, курьером можно, это прикольная история. Но у меня больная спина. Мне кажется, что такой тип работ подходит не под каждый жизненный этап: красить стены супер, но это возможно либо на начальном этапе, либо если ты уже состоялся и используешь такой формат как такой отдых. А у меня сейчас, к сожалению, этап, который подразумевает суперзагрузку. Время меня не ждет: музыкальный рынок развивается очень быстро. Так что, пока я буду красить стены, все веселое уже сделают. Ну и понимаешь, у меня в запасе материала альбомов на пять-шесть, там песен шестьдесят, и мне они нравятся, их надо сделать. Короче, поговорим еще через пару лет.

Как тебе преподавательский опыт?

Знаешь, это очень интересно. Я хожу на выпуски студентов, даю фидбэк как эксперт, советую, что можно улучшить, что можно сделать в плане продвижения. Во всем этом еще есть терапевтическая история: я люблю Moscow Music School за нетоксичную атмосферу. Музыкальное сообщество в целом еще не очень развито, все друг друга боятся, завидуют, никому не хочется тратить время на другого. Очень большая конкуренция. Так что я рад, что в MMS нет токсика. Поэтому, когда в очередной раз я рву на себе волосы и кричу, что я ****** [полное] ничтожество, благодаря такой атмосфере я могу остановить себя и подумать: „Чувак, подожди, представь себя на месте своих студентов. Что бы ты им сказал?“ И постепенно нахожу в себе сильные стороны, чувствую, что возвращается надежда. Ну и как ментор я пытаюсь нести человеколюбие, проявлять любовь и внимание к каждому, чтобы человек расцветал и занимался творчеством. В образовании сейчас очень не хватает наставничества. И не в формате «лижи мои ботинки, потому что я твой мастер», как бывает в театральных вузах, а в плане эмоциональной поддержки. А у нас пока все против всех. 

Помимо Moscow Music School, я еще читаю лекции по поэзии иногда в школе Band. Они идут онлайн, вроде бы всем нравится, что я рассказываю. Я не говорю, как надо писать, а помогаю настроить внутреннюю конфигурацию, чтобы получалось создавать стихи. На последнем курсе несколько человек выдали такое… После этого я понял, что не зря занимаюсь преподаванием.  

Ты говоришь, что индустрия быстро развивается, но не вредит ли ей такой темп? 

Я бы сказал, что в данный момент это просто очень жесткие условия. Если мы возьмем европейский рынок, там можно податься на грант, ежемесячно получать пособие и спокойно заниматься творчеством. Ты знаешь, что хотя бы сможешь заплатить за квартиру. А у нас так не получается: не поработал — не поел. И это, конечно, довольно токсичный процесс, который убивает творчество. У человека должна быть возможность поехать в отпуск или хотя бы сходить в бассейн. Я нахожусь не в самой плачевной ситуации: у меня очень поддерживающие слушатели. Меня поддерживают даже на Patreon, с него приходит тысяч семь-десять в месяц. Книжки еще покупают. В этом смысле самая моя большая мечта — чтобы большие институции поддерживали музыкантов и чтобы у них была отзывчивая аудитория. Тогда у нас и гражданское общество будет развиваться, и Путин уйдет — словом, много чего хорошего случится. Но на данном этапе это только светлая мечта. 

Я вот пару месяцев назад в очередной раз задумался: «Чувак, что ты вообще делаешь? Ну вот тебе тридцать лет, и ты не можешь заплатить за свет, ну что за фигня? Значит, уже пора завязывать, ты уже достаточно долго этим занимаешься. Это не работает, можно попробовать что-то еще». А потом я даю концерт или получаю какую-то неожиданную поддержку и понимаю, что меня буквально несут на руках и говорят: «Ну-ка, давай-давай, все нормально». Такие чудеса случались много раз. Бывало, думаешь, чем отдавать долг по кредитке в этом месяце, а потом мне пишут: «Чувак, я переведу тебе денег, мне очень нравится твоя музыка». И вот какие-то такие случайности очень поддерживают.  

Ковид, наверное, тоже в этом плане не помог.

Слушай, у меня за последние, наверное, полгода отменилось штук десять концертов. Причем ты каждый раз готовишься, придумываешь, делаешь афиши, нанимаешь дизайнера, а потом все слетает. Прошлым летом меня наконец-то позвали на фестивали, я так много работал ради этого, а они все отменились. Сейчас уже думаю: ладно, сессионщикам и другим ребятам в индустрии еще тяжелее. Я-то сам себе режиссер.    

Самое неприятное насчет ковида — что все общество сейчас находится в очень сильном психозе, который СМИ только разгоняют. Многим в том числе из-за этого сейчас не до концертов. К условному чуваку, работающему в кафе, не приходят клиенты, ему вообще ничего не хочется. Он сидит там, смотрит сериалы и плачет. 

А вот музыкальной индустрии и комьюнити в целом ковид помог: организаторы вспомнили, что с музыкантами надо дружить, а музыканты вспомнили, что надо дружить с организаторами и другими артистами. Стало больше взаимной поддержки, появились какие-то инициативы, трансляции. Без кризиса этого бы не произошло.

И весь 2022 год, мне кажется, будет очень-очень насыщенным и кризисным, но хочется, чтобы все помнили, что нет ничего ценнее, чем человек и его жизнь. Ну и конечно, есть одна вещь, которая отличает этот год от всех остальных. Она, в общем-то, ключевая для всей России, для каждой жизни и каждого сердца. Я бы сказал, для всего мира. И это «Слеза России ***». 

Ну как можно обойтись без финального панча? Никак.

Ну серьезно, что может быть лучше? Просто представь себе бутылку самогона, а на ней наклеечка: «Слеза России ***».

Чистый как слеза.

Именно. Но три звезды.