Саша Виноградова — об опыте участия в резиденции OneBeat

OneBeat — резиденция для начинающих музыкантов со всего мира, которая проходит в США. Весной 2022-го она состоялась впервые за два года. Мы попросили композитора и музыканта Сашу Виноградову рассказать, чем участие в резиденциях помогает артистам, как сейчас воспринимают российских музыкантов и как писать вместе треки и не выгорать.

Особенности OneBeat 

Это не первая резиденция для меня: в 2018 году я уже ездила в Red Bull Music Academy в Берлин, и она была скорее про продакшн, про музыку и ее артистическую часть. Мы обсуждали это с Катей Шилоносовой, которая тоже ездила и туда, и туда, и у нее остались похожие ощущения. 

А OneBeat больше про сообщество и про использование музыки для того, чтобы вокруг себя это сообщество создавать. Для организаторов важно, что я буду делать после окончания резиденции и как продолжу транслировать полученные знания и опыт. Отчасти Onebeat отбирают людей, которые потенциально смогут быть проводниками ценностей комьюнити, творчества, поддержки и социальный работы.

Первый раз я подала заявку на участие в OneBeat в 2018 году, и тогда меня не взяли. Критерии отбора держатся в секрете, но участники предыдущих резиденций или участвуют в голосовании, или следят за тем, кого отбирают. Поэтому, может быть, узнаю о критериях чуть-чуть попозже. Знаю, что организаторы получили больше тысячи заявок, и совсем не представляю, как они смогли выбрать из них двадцать с лишним человек. 

Ощущения до начала резиденции

До того как отправиться на резиденцию я была в эмоциональной яме: сложно пережила переезд в Израиль, который наложился на переживания по поводу случившегося в Украине. Я была настолько плоха, что я даже хотела отказаться от участия, но мой муж уговорил этого не делать.

У меня развился «синдром наблюдателя», мне было сложно разрешить себе жить дальше, делать что-то помимо волонтерства. За последние пять месяцев я вообще забыла о том, что я музыкант. Я ничего не делала, даже ни разу не достала синтезатор. Чтобы не погибнуть окончательно, я начала ходить в хор, и это единственное, что соединяло меня с музыкой в последнее время. Все прошлые месяцы я жила ожиданием поездки на резиденцию.

Восприятие российских музыкантов в текущий момент

Скажу честно, я очень переживала: сейчас не самое подходящее время для того, чтобы представлять Россию в Америке. Когда я приехала, я неохотно отвечала на вопрос откуда я. Сначала я хотела говорить, что я из Тель-Авива, но вообще это нечестно и немного трусливо. Поэтому я придумала формулировку, что я родом из России, но сейчас живу в Израиле. 

И вот наступил день знакомств, в том числе с участием организаторов и представителя американского посольства. Мы стояли в общем кругу — нужно было назвать свое имя, рассказать, откуда ты, и показать движение, которое сейчас соответствует твоему внутреннему настрою. Очередь дошла до меня, я сказала «My name is Sasha», и в момент, когда мне нужно было сказать, что я «родом из России…», начала рыдать.

Я не ожидала, что так получится, конечно, плакать на первой встрече — это плохой вариант. Я так и не смогла представить себя и попросила пропустить очередь. Когда ты плачешь, особенно перед незнакомыми людьми, ты как будто голый, и очень уязвимый. И в общем-то тогда я подумала, что мне нечего скрывать: у меня ясная позиция, я ее не стесняюсь и не боюсь — отчасти, наверное, потому, что я не в России. И каждый раз я говорила как есть, что я против, что мне плохо от всего, что происходит, что я стараюсь быть, кем я являюсь, и ничего дополнительно из себя не строить. 

Влияние пандемии

Я подала заявку в 2019 году, в 2020-м мне подтвердили, что я еду, и потом резиденция переносилась из-за пандемии два раза. В какой-то момент организаторы даже предлагали провести все в режиме онлайн. К счастью, очную резиденцию отменять не стали, а виртуальную просто добавили в качестве еще одного формата. 

Когда муж провожал меня в аэропорт, он сказал: «А представляешь, сейчас вы приедете, и кто-нибудь заболеет. Интересно, что вы там будете делать?». И так и произошло. Один человек из команды организаторов подхватил ковид, и мы где-то неделю сидели в зуме. Кто не болел, мог продолжать работать очно, но на этих встречах нужно было быть в маске. 

Это довольно сильно фрустрировало: мы все ждали резиденцию два года. Вот у нас появилась какая-то надежда, что мы можем контролировать свою жизнь, и вдруг она пропала. И как результат этой фрустрации появилась агрессия, с которой не просто было встречаться. Но, несмотря ни на что, все прошло прекрасно. Последнюю неделю, когда все выздоровели, мы работали в обычном режиме и даже провели концерт для местных меценатов.

Устройство OneBeat 

Все происходило в резиденции Atlantic Center for the Arts в штате Флорида. Там очень тепло, сам арт-центр расположен в джунглях: на территории можно встретить броненосцев, газелей и черепах. Мы жили небольшой коммуной: вместе ели, вместе проводили все время. Организаторы оплатили вообще все: перелет, визу, еду, проживание, трансфер. Даже предоставили небольшую стипендию.

Важная часть программы резиденции — стихийная организация собственных ансамблей: чаще всего дуэты и трио, потому что приходилось выбирать из тех, кто был здоров. Но однажды мы организовали дуэт с девочкой из Турции, которая болела. Я просто пришла к ее домику, принесла все инструменты, притащила колонку и протянула провода к ней в комнату. Я стояла на улице, а она была внутри и играла на каманче (струнный смычковый музыкальный инструмент. — Прим. «ИМИ.Журнала»). В итоге мы написали очень классный трек, один из моих лучших на резиденции.

По утрам у нас были общие собрания, а дальше проходили воркшопы: многие задания я описывала у себя в телеграм-канале. Иногда с нами работали музыканты из Нью-Йорка, после того, как закончилась резиденция, мы приезжали в студию к одному из них. В принципе, в течение дня у нас было много музыкальных коллабораций и взаимодействий. 

Вечером у нас не было занятий, но мы постоянно искали, с кем можно поиграть. Я все время шутила, что мы как будто приглашаем друг друга на свидания: «Что делаешь после ужина? Давай в восемь в театре?». Кстати, у нас там был настоящий театр. На территории арт-центра еще были мастерские, звукозаписывающая студия, танцевальный класс и библиотека. В ней мне нравилось больше всего: там очень тихо, и ты можешь позаписывать что-то среди книг. 

Коллаборации с другими музыкантами

Я все время сравнивала свои ощущения с тем, что происходило во время Red Bull Music Academy в Берлине. Там была очень конкурентная среда, в которой нужно было доказывать — то ли себе, то ли другим — что я классная, что я умею и могу. Из-за этого было много напряжения и было страшно вступать в коллаборации. Не покидало ощущение, что меня не примут, что я недостаточно хороша. В этот раз все было по-другому. 

Сначала мне было сложно встроиться и в OneBeat, потому что почти все участники приехали с акустическими инструментами. У меня же с собой был синт — сейчас я в основном занимаюсь продакшном и пою. Вообще певцу всегда сложнее присоединиться к джему, как минимум потому, что его не слышно, если нет микрофона. Поначалу мне было тяжеловато, и я усердно искала ниши, которые могла бы занять во время групповых взаимодействий.

Но потом, из-за того, что многие заболели и ушли в свои комнаты, образовалось больше свободного пространства. Плюс к тому моменты мы лучше друг с другом познакомились. Я начала выбирать для джемов людей, к которым испытывала симпатию: прежде чем пойти вместе в музыку, важно комфортно чувствовать себя рядом с другим человеком. Ну и плюс иногда меня просто интересовал чей-то музыкальный инструмент.

Однажды мы организовали перформанс, в рамках которого я пела вместе с девушками из Хорватии, Бразилии и Марокко. В этом ансамбле каждая исполняла свою песню, но при этом мы пели вместе и были эхом друг друга.

Я выбрала песню «Кумушки», которую исполняла певица Ольга Сергеева. Сначала я подумала, что лучше взять «Черного ворона» или «Ой, то не вечер, то не вечер», потому что мне показалось, что было бы классно исполнить то, что, возможно, кто-то где-то слышал. Но потом я решила выбрать что-то менее известное, но зато более близкое к сердцу.

Идея объединения культур 

В резиденцию приехали очень разные участники. К примеру, было два человека из Мали. У ребят оттуда совершенно другой подход к жизни. Например, Мохамед живет в пустыне, у него есть верблюд, несколько ослов, он играет на тахарденте — это инструмент с тремя струнами, сделанный из козлиной кожи. Музыкальные фразы Мохамеда звучат очень по-особенному, и когда он начинал их играть, вокруг него сразу же образовывалась компания — контрабасист, саксофонист или кларнетист и несколько певцов. У нас даже был ансамбль, который назывался «Follow Mohamed», то есть «Следуй за Мохамедом». Нужно было просто его слушать и повторять за ним. Ритмические структуры, которые он нам показывал, ни на что не похожи: размер все время меняется, то семь восьмых, то пять четвертых, то шесть восьмых.

Смысл резиденции, в том, чтобы объединять культуры, поэтому я много думала о том, что я могу предложить со своей стороны. Я начала с глупых размышлений: ну вот я не играю на балалайке, не пою частушки. Потом поговорила с несколькими людьми, и кто-то из них написал, что для него олицетворением русской культуры является классическая музыка. Для меня это не совсем так. 

В начале XX века многое было уничтожено большевиками. И я пришла к мысли, что для меня русская культура состоит из грусти, и сейчас это особенно хорошо чувствуется. Я решила, что могла бы предложить в качестве культурного кода вот эту русскую печаль.

На резиденции я сделала аудиовизуальный проект про грусть вместе с девушкой из США. Ее родители приехали из Китая, когда ей было три года, она выросла в американской культуре, но у нее тоже есть эта печаль, потому что в свое время ее родные уехали от репрессий. Для меня это одна из главных работ из тех, что я там сделала. Когда мы ее презентовали, я сказала, что я из России, и в центре этой работы лежит грусть от потери будущего, от потери ориентиров, людей и страны. 

Я все время думаю про грусть и печаль как важную часть русской культуры. Мне кажется, что сейчас это то пространство, в котором мы все можем встретиться. Сейчас время скорби и размышлений о том, что произошло, но никак не попыток доказать, что русская культура — это классно. Ну и вообще, нужно много времени, чтобы все оплакать. То, что случилось в Украине, это большая потеря для всех.

Опасность выгорания

Я люблю людей в целом и моя работа всегда была связана с общением, поэтому постоянно быть вместе с другими для меня не сложно. Но я знаю музыкантов, которым это было тяжело, поэтому каждый день у нас был час тишины. Он был нужен для того, чтобы люди отдыхали, но очень мало кто выбирал этот час для личного времяпрепровождения, потому что нам хотелось успеть как можно больше.

Однажды все уехали на пляж, а я решила остаться в центре, и целый час  просто ходила в тишине. Мне это очень помогло, потому что под конец дня я обычно уставала от звуков. Например, слушать музыку я уже не могла. Может быть, это странно прозвучит, но я в принципе не очень много музыки слушаю. Знаю, у музыкантов такое часто бывает. 

Обязательно нужно прислушиваться к себе, и, если ты чувствуешь, что есть какой-то перегруз, отдыхать. Если есть перенапряжение, выгорание может случиться в любой момент.

Для меня было удивительно, насколько в резиденции была дружелюбная среда. Организаторы хорошо сделали свою работу, отобрав людей, которые могут друг с другом взаимодействовать. Нас было больше двадцати человек, и даже с теми, с кем я не коллаборировала музыкально, получилось построить дружеские отношения. Каждого из них я была бы рада видеть у себя дома как гостя, и с каждым из этих людей в будущем мне бы хотелось что-то сделать вместе.

Вот, например, когда мы были в Нью-Йорке и пришли в предпоследний день на студию к Шазаду — он очень известный музыкант, его основной инструмент — бас, и за час, что там пробыли, мы записали вместе трек. Я не уверена, что мы будем его для чего-то использовать, но сам факт того, что у нас получилось быстро встретиться в одном музыкальном пространстве — это очень здорово. Это прямой результат доверительного отношения между участниками резиденции, и нам было не страшно вступать в музыкальный диалог.

Американская музыкальная индустрия

У меня не было возможности что-то понять про американскую индустрию, кроме того, что Америка — очень сложное место для того, чтобы зарабатывать деньги. Я занимаюсь непопулярной экспериментальной музыкой, и, живя в России, я ничего на ней зарабатывала. Что касается индустрии в Нью-Йорке, я слышала от местных музыкантов, что там практически нереально пробиться. К примеру, мы хотели пойти на какой-нибудь концерт, я открыла афишу и даже не смогла дойти до ее конца, а это была среда, даже не пятница и не суббота. То есть там такое количество артистов, что я не понимаю, как там можно стать заметным.

Плюсы участия в резиденции

В первую очередь, это сильная поддержка в плане получения грантов. Если у участника резиденции есть какие-то идеи, которые подходят под требования гранта, то организаторы помогут с тем, чтобы их оформить и сформулировать. 

Я знаю несколько участников из России, которые получали гранты после завершения резиденции, и я сама хочу попробовать податься, потому что это крутая возможность заниматься непопулярными вещами, за которые будут платить деньги. 

Но самое главное, что резиденция помогла мне встретиться с какой-то очень любимой частью себя. Я вдруг вспомнила, что умею писать песни, красиво петь, импровизировать, у меня есть классные идеи, и что за последние десять лет я сделала что-то хорошее для других. Конечно же, у меня есть страх, что сейчас я опять все это потеряю, но я очень стараюсь, чтобы этого не произошло.