Институт музыкальных инициативМосква+7 (967) 051–87–65
logo
@imi_liveИнститут музыкальных инициатив
журналhttps://cdn-yc-static.i-m-i.ru/store/uploads/article/426/image/article-c7b55213c5a678cf2edc4f560a18887c.jpgИлья Зинин2021-07-21T15:50Павел Камакин («16 тонн»): «Молодые музыканты почти все делают неправильно»
Павел Камакин («16 тонн»): «Молодые музыканты почти все делают неправильно»
Фотографии: Иван Анисимов для ИМИ

Павел Камакин («16 тонн»): «Молодые музыканты почти все делают неправильно»

Фотографии: Иван Анисимов для ИМИ

Клуб «16 тонн» открылся в Москве еще в середине 1990-х. С тех пор на площадке сыграло немало знаковых зарубежных и российских артистов: в том числе там прошло первое московское выступление Земфиры. Мы поговорили с концертным промоутером клуба Павлом Камакиным о том, как привозить западных звезд, как организаторам правильно продвигать свои шоу, а молодым музыкантам — договариваться о концертах. А еще о том, что делать, если артист напился уже по пути на выступление, и где промоутеру искать новую музыку.

В начале нулевых ты пел в группе ParaBellum, а арт-директором «16 тонн» тогда был Вячеслав Петкун. Как начался твой путь клубного промоутера?

Мы познакомились со Славой в Великом Новгороде, где я родился и где в то время занимался промоутерской деятельностью. В том числе я организовывал выступление коллективу «Тайное голосование», участником которого Слава был до «Танцев минус». В итоге мы с «Парабеллумом» перебрались в столицу и начали вместе снимать квартиру. В Москве у меня было не много знакомых, но удалось связаться со Славой, и мы несколько раз сыграли в клубе «16 тонн». А дальше познакомились с большим количеством разных людей, от которых тогда зависело продвижение артистов: с Мишей Козыревым, Олегом Нестеровым, со студией «Союз».

Об интуитивном подходе к написанию музыки Олег Нестеров рассказывал здесь.

Как вам это помогло?

Те, с кем мы знакомились, так или иначе выручали нас советами и предоставляли какие-то возможности. Потом сделали свою звукозаписывающую студию и начали там подрабатывать. Еще отыграли на «Нашествии», «Максидроме» и съездили на гастроли по нескольким городам. Это были 2000–2001 годы, мы выступали в каком-то подобии клубов. Люди приходили, потому что по «Нашему радио» звучала песня «Не значит». Трек, кстати, до сих пор в ротации.

Потом я дважды отыграл концерт в клубе «16 тонн», это были знаменитые «тонновские» четверги, где могли засветиться молодые коллективы. Там играли и «Ночные снайперы», и электронный проект Alexandroid, и другие группы, которые в то время выступали только там.

Из-за чего распался «Парабеллум»?

В какой-то момент у нас начались разногласия. Ситуация, в общем-то, классическая: мы увидели, как бывает, а до этого существовали в информационном вакууме Великого Новгорода и просто прислушивались к собственному вдохновению. Когда мы приехали в столицу и у нас появились новые возможности, мои и коллег по группе представления о том, в каком направлении нужно двигаться, стали отличаться. Наши пути разошлись, но все равно это была классная история, которую я до сих пор вспоминаю с большим удовольствием.

Почему тогда ты решил стать промоутером?

Я хотел оставаться в музыке и поэтому стал задумываться об организации концертов. Мы как-то сидели с Петкуном и по-дружески обсуждали эту ситуацию. Тот разговор ничем не закончился, но через пару месяцев у «Танцев минус» вышел альбом «Флора и фауна», начались туры, постоянные интервью и кампания по продвижению альбома. У Славы стало меньше времени на работу в качестве арт-директора.

К этому моменту я понимал, что могу полностью раскрыть все свои творческие потенции в промоутерской деятельности. У меня художественное образование: я художник-ювелир, мои родители — ювелиры, я все время находился в художественной среде, и мне показалось, что промоутерская деятельность поспособствует реализации моих амбиций. И музыкальных, и концертных, и художественных.

К тому же у меня был некоторый опыт организации концертов в Новгороде. А еще я успел пожить в Англии — почти полтора года. Я общался там с людьми, которые делают вечеринки. В общем, я мечтал о промоутерской карьере, и она мне подвернулась. Так произошел мой трансфер с одной стороны концертных баррикад на другую. И я ни разу об этом не пожалел.

У тебя не осталось нереализованных амбиций музыканта?

Никаких. К тому же они продолжают реализовываться в той манере, в которой мне нравится. Я не завишу от концертного ангажемента и от рекорд-лейблов. От того, что мне срочно нужно написать хит, иначе все пропадет и меня забудут поклонники. Видимо, мои музыкантские амбиции носят терапевтический характер. То есть мне важно что-то сочинить, раз в несколько дней наиграть это на гитаре, иногда озвучить видосик кому-нибудь или попеть с друзьями-электронщиками.

Сейчас концерты в клубе проводятся почти каждый день, в начале нулевых они устраивались реже. Как с годами изменилась репертуарная политика «16 тонн»?

Я пришел в клуб в 1998 году, но не как сотрудник, а как тусовщик и артист. В тот момент все уже было классно, там уже проводились концерты звезд, место считалось богемным. В «Тонны» постоянно приходили знаменитости: и телеведущие, и артисты, и музыканты, и режиссеры. Но концертная программа носила не регулярный характер, а скорее творческий. Когда появлялась возможность сделать концерт, эта возможность реализовывалась. Если не появлялась, то и ладно. Тогда это было не самое главное. В тот момент концертная программа дополняла атмосферу клуба: здесь офигенно находиться, и еще здесь есть и выступления, и знаменитости. Есть авангард, джаз, еще какая-то странная музыка. И есть иностранные привозы, которых мы в итоге сделали штук четыреста. Одно время я находился в такой парадигме и просто обеспечивал программу — поначалу и с участием зарубежных артистов.

Сложно было организовывать выступления иностранцев в начале нулевых?

Тогда я был 20-летним парнем, и мне было очень интересно делать гастроли западных звезд. Особенно если учесть состояние рынка, где вообще ничего не существовало. Не было сайтов для покупки билетов, для этого нужно было ехать в центральный офис «Аэрофлота». Чтобы получить визы для людей, которые прилетают из-за границы, приходилось стучаться в департамент культуры, получать какие-то телексы (указание о выдаче визы. — Прим. «ИМИ.Журнала»).

На заре моей промоутерской деятельности не было даже оборудования из райдеров групп. Чтобы взять его в аренду, нужно было договариваться с музыкальными магазинами, оставлять залог за оборудование, которое зачастую существовало в Москве в единственном экземпляре. Не было такого количества прокатных компаний, как сейчас, не было вообще ничего.

Сегодня организовать приезд западной группы так же просто, как устроить веселый утренник: всё есть. В мессенджере списались, заказали здесь звук, здесь — свет, там — визы, где-то еще что-то. Тогда на каждом шагу нужно было использовать нестандартный подход. Например, когда группа прилетала в Шереметьево с двадцатью ящиками оборудования и таможенники делали вид, что видят такое первый раз в жизни. Они не понимали, как пропускать музыкантов и досматривать их багаж. Они не понимали вообще ничего, никто не говорил по-английски.

В такой обстановке я провел концерт группы Plaid, который не букировал, а делал как продакшен-менеджер, и концерт группы Yonderboi. Мне приходилось решать все организационные вопросы с нуля. Это было довольно экстремально. Сейчас об этом смешно вспоминать, потому что теперь даже подростки, у которых есть интернет, могут решать сложные коммуникационные задачи. При помощи одного телефона я делал концерты не только британских, но и японских, и индийских артистов. Это было весело, страшно и интересно.

Какие эмоции зарубежные музыканты испытывали от концертов в России?

Музыканты приезжали в страну, которая жила по каким-то другим принципам, нежели их страны. Вот, например, группа Mogwai (выступала в «16 тоннах» в 2003 году. — Прим. «ИМИ.Журнала»). Они считали, что ехали в Советский Союз, хотя это уже была Россия. В итоге наша страна показалась им более справедливой, чем Великобритания. Мы много об этом говорили. В тот момент они были радикальным образом настроены против капитализма. Им понравилось в России вообще все. Что люди такие открытые, что нет никаких условностей. Что никто до них не домогается — они же думали, что едут в какое-то экзотическое опасное место. Их очень впечатлило, что Россия — страна возможностей и страна полного отсутствия условностей. А можно вот это? Да, можно. Да ладно! А можно вот это? Да. В 2003 году Россия действительно была страной возможностей, тогда государству совершенно не было дела до некоторых сфер культуры и бизнеса, можно было свободно делать все как бог на душу положит.

А были те, с кем оказалось проблематично работать?

Да. Например, Марк Смит из The Fall, царствие ему небесное, напился еще по пути. Он вышел из самолета с пустой бутылкой водки в пакетике, пьяный в хлам, смурной и неразговорчивый. Марк делал вид, что все люди, которые его окружают, чуть менее уважаемая субстанция, чем собачье дерьмо. Пока мы ехали из аэропорта, он раз двадцать сказал, что в гробу видал наш концерт, Россию и вообще все, что происходит. Смит цеплялся за каждую фразу и был всем недоволен. На первом концерте он не приехал на саундчек, угрюмо сидел в гостинице. С ним был менеджер Бонни, на которого он постоянно срывался.

Потом Марк приехал на концерт, все еще ужасно пьяный, и на одной ноте пропел все выступление, как он это умеет. (Напевает.) В общем, знаменитая манера The Fall. И еще больше набухался. После концерта ко мне прибегает начальник охраны и говорит: «Слушай, надо что-то делать, мне кажется, он маньяк». Я говорю: «Ну конечно, маньяк, я знаю. Он маньяк, знаменитый на весь мир». Охранник: «Нет, ты не понимаешь, сейчас надо либо вызвать полицию, либо еще что-то срочно предпринять, потому что он украл на кухне разделочный 40-сантиметровый нож и бегает с ним по клубу за каким-то чуваком». Я не робкого десятка и в тот момент подумал: «Вот просто достал чувак, реально достал». Оказалось, что Марк поссорился со своим менеджером и реально бегал за ним с ножом, кричал, что убьет. Мы поймали Смита с охраной и отобрали нож. Он ужасно обиделся.

Затем мы отвезли его в гостиницу, он уже клевал носом, а на следующий день по плану еще один концерт. Днем мне звонит менеджер и говорит: «Концерта не будет». Я: «В смысле не будет? Мы же оплатили два концерта, у нас заявлено два шоу, публика уже собирается». В итоге Марк Смит забаррикадировался в отеле и не подавал никаких признаков жизни, а мы безуспешно долбились в дверь. Чего мы только не делали, но он не хотел выходить. С помощью сотрудников отеля пришлось вскрыть номер, мы достали оттуда артиста, который ужасно сопротивлялся. К тому же у него были какие-то практически галлюцинации.

Тогда я сказал Марку, что сожгу обратные билеты, отвезу его на Киевский вокзал и брошу там. И ему придется решать проблему своего возвращения в Великобританию самостоятельно. После этого Смит испугался и поехал играть концерт. Второе выступление прошло гораздо скучнее, потому что он был не в настроении. Я даже не стал провожать группу, они улетали очень рано. Просто спросил у менеджера, все ли в порядке с The Fall. Он сказал, что да, ну и они улетели.

А с российскими музыкантами случались подобные инциденты?

Почти никогда. Разве что во время знаменитого концерта Егора Летова, тоже царствие ему небесное, когда он не смог исполнить вообще ни одной песни. Пытался играть, что-то мычал, потом падал со стула, и зал продолжал песню за него. Это длилось минут двадцать или тридцать, настоящее мучение. Потом Летов все-таки ушел со сцены, и, надо сказать, никто не сдал билет, хотя был полный зал, солд-аут.

Московская ночная жизнь как-то изменилась по сравнению с нулевыми?

Да. Сейчас она стремится к английской модели.

В чем это выражается?

Люди ночью спят.

Почему вы стали проводить меньше ночных танцевальных вечеринок? По пятницам и субботам у вас в расписании по большей части ночные концерты.

Потому что теперь есть такая сцена. Существует определенное количество людей, которые выросли на какой-то музыке, — сейчас такое уже почти в каждом жанре. Например, мы проводим драм-энд-бейс-вечеринки «Burning Series», на них приходит взрослая публика. На проект SCSI-9 пришли 40-летние любители техно, они выпили все, что было в баре, у нас закончился весь алкоголь. Взрослые слушатели редко выбираются на мероприятия, и когда они куда-то приходят, празднуют свой выход в люди.

Мы почти отказались от подростковых концертов, потому что подростки как раз очень классно экономят. В наши дни они богаче, чем их сверстники в начале нулевых, но все равно могут прийти на концерт, просто попить чаек и получить эстетическое удовольствие. А дальше отправиться в кино или в бар и там уже напиться. Сегодня все диверсифицировано, я знаю множество людей, которые приходят к нам на концерт, а потом перемещаются в бар.

Расскажи, какие типичные ошибки совершают молодые музыканты, пытаясь устроить себе концерт в клубе «16 тонн».

Легче перечислить, какие ошибки они не совершают! Они все делают неправильно. Это вообще какая-то дичь — то, что сейчас происходит. Почти каждый артист отправляет в мессенджер или в почту сообщения такого содержания: «Здравствуйте, а можно устроить концерт? Мы хотим у вас сыграть». Я не шучу, могу показать десятки писем такого рода. И при этом больше нет ничего: ни описания, ни ссылок, даже темы письма зачастую нет. Это совершенно не означает, что людям нечего показать, но они почему-то ничего не показывают. Им какой-то дол**** [придурок] сказал, что так можно.

Как должно выглядеть письмо от артиста, чтобы ты на него отреагировал?

Письмо должно быть от представителя артиста. Я с меньшей вероятностью буду реагировать на запросы группы, у которой нет менеджера. Или у которой не выделена какая-то единица в коллективе для менеджмента. Мне нужен человек, готовый отвечать на профессиональные вопросы, чтобы не получилось, что мы разбиваем хрустальную вазу чьей-то мечты. Менеджер — это тот, кто способен вести в том числе и нелицеприятный диалог, не оскорбляясь и никого не оскорбляя. Артист может резко отреагировать на разговоры про финансы, про профессиональную состоятельность, про умение играть, про публику, про социальные сети.

Профессиональный запрос на выступление должен содержать дату выступления, инфоповод, ссылку на творчество артиста, давать хотя бы приблизительное представление об аудитории и ее размере, а также включать предложение о цене билета и идею художественного оформления концерта.

Ты будешь смотреть на количество подписчиков в соцсетях у молодых артистов?

Нет. Я буду смотреть на жизнь в этих соцсетях, мне гораздо больше информации дает пролистывание ленты артиста. По характеру коммуникации музыканта с публикой можно сделать достаточно точный вывод, интересно ли его выступление зрителям или нет. Концерт в клубе дает артисту возможность показать творчество своей аудитории, вряд ли туда придут какие-то посторонние люди.

Как на протяжении стольких лет удается поддерживать актуальность площадки?

Я не считаю себя бумером, ориентированным на ретромузыку. Я не привязываюсь и не слушаю то, что любил в юности. Не слушаю музыку, с которой связана моя жизнь и мое творчество в нулевых, всю эту электронику и IDM. Сейчас я слушаю другую музыку, и мне она кажется интересной. Видимо, это просто мое качество: мне подходит полностью менять музыкальные пристрастия каждый год. Я слушаю новый рэп, у меня есть плейлист, который мне очень нравится.

В любом жанре можно найти то, что тебе по душе. И раньше так тоже было. Я первым привез в Россию дабстепового артиста в нулевых и сделал целый дабстеповый фестиваль. Когда никто не возил этот дабстеп, у меня играл Skepta. Так же было в свое время и с драм-энд-бейсом.

Как ты следишь за трендами и узнаешь о новых перспективных музыкантах?

В случае с новыми артистами я обращаю внимание на творческую состоятельность. Когда человек транслирует настоящее вдохновение. С одной стороны, звучит как лирическая сказочка, но именно это — самый главный критерий. Я стараюсь не ставить концерты коллективов, занимающихся музыкальной графоманией. Репертуарная политика клуба — это мое призвание и мое творческое высказывание. Да, у нас есть худсовет, есть коллеги, с которыми я советуюсь. Мы пытаемся понять состояние сцены и максимально точно ее отразить. Экспериментируем с разными жанрами и направлениями, стараемся найти музыкантов с новым видением.

Я буквально целыми днями занимаюсь поиском новых имен. Раньше я еще пытался мониторить западную инди-сцену, но сейчас немного от этого отошел. Я живу в Подмосковье, еду на работу час и час с работы, слушаю всякие новинки, смотрю YouTube-каналы, пытаюсь быть в курсе того, что происходит. Я знаю всех казахских артистов, которых заметят через два месяца.

Помимо этого, у меня есть агенты. У них есть официальный статус, но я не разглашаю их имен. В разных областях есть люди, которые разделяют мое мировоззрение и помогают узнавать о том, что в силу моего образа жизни, моих пристрастий и моего возраста мне, скажем так, не очень доступно.

Какая у клуба рекламная стратегия? Как вы осуществляете промоушен концертов?

На самом деле, коротко ответить на этот вопрос не получится, потому что мы работали еще на заре интернет-рекламы. Даже консультировали «Яндекс», когда они адаптировали интернет-рекламу для возможных нужд организаторов концертов и билетных продаж.

Мы всегда анализировали, как меняется интернет, как сегментируются аудитории. По большой части сейчас вся реклама концертов завязана на контекстной рекламе в интернете. И есть множество тонких настроек таких рекламных кампаний. Я достаточно хорошо разбираюсь в этой области. У меня есть коллеги, которые много лет работали в клубе «16 тонн», а сейчас организовали свои агентства. Это специалисты международного уровня: Гарри Горелов, Катя Павлова, еще несколько компаний, хорошо настраивающих рекламу. Но хочу заметить, что сейчас контекстная реклама становится все менее и менее эффективной.

А что работает лучше всего?

Пиар — как в нулевые. Потому что большая часть аудитории современных групп и так находится в сфере их влияния — в социальных сетях. А когда в крупном неангажированном паблике выходит материал про артиста и возникает всплеск интереса к проекту, ты можешь открыть продажу билетов и продать их за 20 минут. Мы не проплачиваем публикации, а продумываем пиар-кампании для артистов. Гораздо эффективнее создать предпосылку для общественного интереса и потом предложить людям сделать покупку, чем просто в час по чайной ложке продавать билеты, платя за контекстную рекламу. Это мое мнение в данный момент. Проблемой для площадки сейчас является то, что реклама стала максимально релевантной.

В чем это заключается?

Когда ты рекламируешь концерт, то, как правило, рекламируешь его на аудиторию музыканта. Люди, которые не интересуются этой группой и этим концертом, не узнают о существовании такого концерта и такого клуба. Раньше, давая рекламу на «Серебряном дожде», «Нашем радио» или «Максимуме», я рассказывал всей слушающей радио Москве, что группа «Би-2» играет в клубе «16 тонн». И все — молодые, старые, рокеры, панки, да даже любители классической музыки — слышали, что в клубе «16 тонн» на Красной Пресне играет артист. Это влияло в том числе и на имидж всего предприятия.

Когда такая разновидность рекламы была почти единственной, этот побочный эффект был достаточно велик. Да, радийная реклама не очень хорошо работает, потому что она рассчитана на всех и на никого одновременно, но релевантная реклама вообще не работает на бренд и нацелена только на конкретную продажу. При этом, чтобы бренд существовал в общественном сознании, его тоже нужно рекламировать. И получается, что сейчас, в эпоху интернета, при помощи такого замечательного инструмента, как настройка контекстной рекламы, концерты продавать стало значительно сложнее, чем в 2000-х, когда интернета не было.

Почему вы решили открыть второе, совсем небольшое, заведение «16 тонн» на Арбате, которое по концепции сильно отличается от клуба на Пресне?

Клуб «16 тонн Арбат» успешно существует. Несмотря на то что мы открылись прямо перед пандемией и еле выжили, площадка абсолютно однозначно нашла свою аудиторию. Мы специально искали место для маленького концертного зала, чтобы туда приходило больше творческих людей: в России огромное количество музыкантов, которые занимаются творчеством и не претендуют на широкую популярность, и среди них много интересных артистов.

«16 тонн» — это площадка на 500 человек с отдельным рестораном, с пивоварней и другими нюансами, сложными для воплощения. Поэтому мы сделали облегченный формат, место, где могут выступать интересные творческие коллективы и при этом оно будет существовать как бар и ресторан. Своего рода малая сцена. У нас все получилось, и это масштабируемый проект.

«16 тонн Арбат», можно сказать, тестовый плацдарм. Мы видим, что формат сработал, и хотим развиваться в регионах. Нам поступало много запросов по поводу открытия клуба «16 тонн» в Казани, Самаре, Санкт-Петербурге и не только. От дальнейшего масштабирования нас останавливает только текущая ситуация на рынке, в данный момент она очень сложная.

А вообще, арт-паб «16 тонн» — это прекрасное заведение, в котором я очень люблю проводить время, в том числе слушая концерты молодых соул-артистов, которые там в изобилии представлены. Такие заведения можно открывать по всей стране и за рубежом — с относительно небольшими вложениями.